Культура Zero. Очерки русской жизни и европейской сцены

Плясок на обломках и просто плясок в спектакле Коляды много. Он вообще любит запустить попсовый мотивчик и водить под него дискотечные хороводы. Первая фраза шекспировского текста звучит у него минуте на пятнадцатой после начала спектакля. И она производит эффект… какие бы слова тут подобрать? Короче, она производит эффект. Потому что понять, каким образом вот эти граждане, в устах которых членораздельная речь уже кажется чудом, начали вдруг изъясняться белыми стихами, решительно невозможно. Тут обычная театральная условность как-то не работает. Ясно, что под эту концепцию надо было бы переписать и текст. Так, в сущности, давно уже поступают продвинутые режиссеры продвинутого закордонья. Тем паче, что в случае с «Коляда-театром» не понадобилась бы ни Татьяна Толстая (а ее и не уговоришь), ни кто бы то ни было еще. Хватило бы самого Коляды. Чудные словесные конструкции, которые громоздят друг на друга герои его пьес, эдакие стихийные русские языкотворцы, пришлись бы тут как нельзя кстати. Ведь герои Коляды – это тоже обитатели новоявленного каменного века, наступившего вдруг на одной шестой части цивилизованной во многих местах суши. Даром что роман Толстой – антиутопия, а пьесы Коляды как бы реализм, что действие «Кыси» происходит в неопределенном будущем, оно же узнаваемое прошлое, а действие «Амиго» или «Мурлин-Мурло» – в малоприглядном настоящем. Даром что у Толстой слог стилизованный, ремизовский, а словесная эквилибристика Коляды все больше подслушана на улице и в коммуналках. Инфантильная архаика объединяет созданные ими миры.

Герои «Кыси» вполне могли бы иметь вокабуляр героев Коляды. Но герои его спектакля, словно сошедшие со страниц «Кыси», говорят словами Шекспира. И этим словам, равно как и самой шекспировской коллизии, не очень-то уютно посреди развеселой шаманской дикости. Ибо текст великой трагедии о грешных, порой очень грешных, но все же взрослых людях. Не только по-взрослому изъясняющихся, но и по-взрослому мыслящих и чувствующих. Спектакль Коляды, как и все его спектакли, о детях-дикарях. Тут даже тень отца Гамлета (сам Николай Коляда с пушистым нимбом над головой) рассказывает принцу о своих злоключениях голосом обиженного первоклассника.

И в этом навязчивом его желании поместить всю классическую литературу в российский каменный век, право слово, есть свой резон. А как иначе покажешь процесс вочеловечивания? Как расскажешь о том, что наше пьющее и поющее, пляшущее и не закусывающее племя потихоньку взрослеет? Это ведь и есть главная тема всех сочинений екатеринбургского подвижника. Он и сам этого племени – славный Коля Коляда. Он не просто ставит спектакли. Он колядует. Колядует, колядует… Коля дует – жизнь идет.

Тристан Шарпс: Орфей спускается к нам

12/12/2006

Представление английской труппы dreamthinkspeak называется «Не оглядывайся!». Труппа – это, в сущности, один человек – в прошлом актер, а ныне театральный сочинитель Тристан Шарпс, разворачивающий в совсем не театральных пространствах сюжеты хрестоматийных произведений классической литературы и значимых мифов европейской культуры. На родине Шарпса его спектакль «Не оглядывайся!» играли и в Сомерсет Хаусе (Лондон), и в регистрационной палате (Эдинбург). В Москве для сумрачной театральной инсталляции англичан сгодились гулкие цеха, мрачные коридоры и пропахшие сыростью закоулки бывшей фабрики технических бумаг. «Не оглядывайся!», как явствует из деклараций самого Шарпса, навеян мифом об Орфее, но этого, в сущности, можно и не знать. Эвридика и Орфей лишь мелькнут перед нами. Они не главные герои представления. Главный герой – ты сам. Это тебе, толкавшемуся некоторое время в зябком «предбаннике», предлагают совершить путешествие, в какое удавалось доселе отправиться лишь горстке визионеров да немногим мифологическим персонажам. Путешествие в ТОТ мир. ТУДА зрителей запускают небольшими группами по три человека. Подозреваю, что это компромисс. В идеале каждый должен совершить свой путь в одиночку, просто это было бы для театра совсем уж разорительно.

Люди с приличествующими тематике непроницаемыми лицами будут сопровождать и направлять тебя в путешествии, но торопить тебя они не станут, и ты волен задержаться у лежащей на погребальном постаменте девушки в подвенечном платье или у другой – сыплющей сквозь сито муку на игрушечный домик и две крохотные фигурки, у людей во фраках, сомнамбулически переносящих с места на место какие-то коробки. Ты можешь медитировать, глядя на тяжелые воды Стикса, уносящие лодку с молчаливыми гребцами и бездыханным телом прекрасной незнакомки. Можешь заглянуть в глубокую могилу с лежащим на дне черным гробом и представить, что она твоя. Можешь почувствовать себя персонажем английского готического романа, глядя, как чопорный слуга проходит в замке сквозь бесконечную анфиладу комнат.