Культура Zero. Очерки русской жизни и европейской сцены

Он был непростым человеком – едким, а порой и саркастичным, но в сознании бóльшей части театральной аудитории представал эдаким добрым рождественским дедушкой. В его последних опусах (особенно в пушкинском «Триптихе») разверзались подлинные бездны отчаяния, страшной тенью нависала мысль о тщете всего сущего, но для бóльшей части зрителей его творчество стало примером вечного театрального праздника и неистребимого жизнелюбия.

Массовое сознание отсекает ненужные обертоны, оно хочет ясности и простоты. Оно жаждет кумира. И Фома с его разделяемой едва ли не всем населением тоской по прошлому больше других на роль кумира подходил.

Что можем мы сделать сейчас, когда он ушел от нас? Только одно – не сотворить из него кумира! Не поддаться этому искушению. Запомнить его настоящим, сложным, ироничным, полным противоречий, всегда помнящим о спасительной театральной дистанции и твердо знающим, что дорога на небеса начинается там, где кончается зеркало сцены. Примерно в районе колосников.

Записные книжки Женовача

07/09/2010

Московский сезон открылся премьерой «Записных книжек» Чехова в постановке Сергея Женовача. Вместе с артистами «Студии театрального искусства» известный режиссер умудрился превратить разрозненные чеховские сентенции и наблюдения в многонаселенное трехчасовое действо. Его работу по театрализации этого принципиально нетеатрального материала следует признать виртуозной. А сам спектакль так и тянет отрецензировать не статьей, а короткими выдержками из записной книжки критика.

1. В советские времена в подъездах опрятных жилых домов вешали медную табличку «Дом высокой культуры быта». На здании «Студии театрального искусства» хочется повесить такую же, заменив слово «дом» на слово «театр».

2. В этом театре все прекрасно – и артисты, и зрители, и спектакли, и бутерброды.

3. Особенно впечатляют в здании «Студии» дубовый пол и литые перила. Исполненные нарочитой простоты, эти элементы интерьера стóят, подозреваю, примерно столько же, сколько все помпезные архитектурные завитушки театра Et Cetera.

4. Умение выглядеть достойно в бедном облачении и скромно в дорогом – верный признак интеллигентного человека и интеллигентного театра.

5. «Студия театрального искусства» – очень интеллигентный театр. Какой бы спектакль ни играли здешние артисты, минут через двадцать перестаешь думать о самом спектакле и думаешь: как же много у нас в искусстве высокодуховной, талантливой молодежи!

6. Старых, пожилых и даже зрелых артистов в труппе Женовача нет вовсе. Один Сергей Качанов. В «Записных книжках», где на сцене собралась вся актерская команда разом, он выглядит как мастер спорта, отчего-то играющий в одной команде с талантливыми юниорами.

7. Декорации Александра Боровского почти всегда воспринимаются как естественное продолжение сочиненных им же интерьеров театра. В «Записных книжках» и вовсе кажется, что занимающая всю сцену деревянная светлая веранда с большим столом стояла тут с тех самых пор, как в «Студии» закончили отделочные работы.

8. Не только «Записные книжки», сама наша жизнь представлена у Женовача как бесконечное застолье на веранде. Свадьбы, юбилеи, дружеские посиделки, почетные проводы на пенсию и поминки плавно перетекают друг в друга. Невольно ждешь, когда же это застолье сменится горьким похмельем…

9. Характеры ведущих застольную беседу героев не прорисованы, а скорее намечены – пылкий юноша (Андрей Шибаршин), вечная вдовушка (Мария Шашлова), актриса-каботинка (Мириам Сехон), важный юбиляр (Алексей Вертков), скептичный доктор (Сергей Качанов). Можно угадывать в них прообразы будущих Треплева, Аркадиной или Дорна. А можно пытаться разглядеть в каждом из них самого Чехова. Вон даже на той сыплющей афоризмами кокетливой даме подшофе, кажется, нет-нет да и блеснет пенсне Антонпалыча.

10. Интересно, а если бы Чехов действительно зашел в гости к собственным героям, он и впрямь смешался бы с толпой и растворился в ней?

11. Интересно, а все ли свои фразы он готов был бы отдать своим героям? Или самое исповедальное все же оставил бы для себя… Разве весь он в своих героях?..

12. В «Скучной истории» герой на вопрос: «Что же мне делать?» говорит просто и стоически: «Давайте, Катя, завтракать». У Женовача в антракте артисты говорят зрителям гостеприимно и радушно: «Давайте мороженое есть». Фразы вроде похожие, а смысл разный.

13. Женовач всегда готов подсластить любую пилюлю. Даже если это пилюля доктора Чехова.

14. Ближе к финалу веранда, на которой сидели гости, начинает медленно опускаться, и над ней обнаруживается другая веранда – пустая, с одиноко лежащей на ней фигурой артиста Игоря Лизенгевича. Стоит ли говорить, что артист этот так же интеллигентен и одухотворен, как и те артисты, что остались на нижней веранде.