Культура Zero. Очерки русской жизни и европейской сцены

Было ли это политическое убийство или разбойная выходка тамошнего «электората», в тот момент сложно было сказать. Но то, что со смертью Марка Вайля ушла в прошлое целая эпоха, сказать можно уверенно. Это была эпоха доминирования русскоязычной культуры в бывших среднеазиатских колониях России, главным и самым прекрасным воплощением которой был созданный Вайлем независимый и негосударственный театр «Ильхом».

Он создал его в глухие 1970-е, когда в нашем обобществленном и контролируемом сверху донизу социалистическом отечестве любая негосударственная инициатива глохла на корню. Как удалось ему сделать это в Узбекистане, где советская власть была помножена на душный восточный патернализм – бог весть: даже такие великие строители театров, как Олег Ефремов, Юрий Любимов или Георгий Товстоногов, возглавляли все же государственные театры – других не было. Как удалось сохранять независимость – и эстетическую, и идеологическую – в самые глухие годы «совка» и самые разнузданные годы независимости, решительно непонятно. Как получилось создать совершенно западный, и по структуре, и по духу, и даже по формату (никакой мегаломании – компактная труппа, сцена в небольшом полуподвале), театр посреди среднеазиатских просторов? Представьте себе, что в тундре выросла пальма. Пусть не самая высокая и не с самой раскидистой кроной, но пальма. Вот так и «Ильхом» вырос посреди Узбекистана. Чудо, да и только.

Чудом было еще и то, что создатель и бессменный руководитель «Ильхома» больше тридцати лет пестовал это свое детище. Его театр не распался с распадом страны. Напротив, окреп и возмужал, ибо Вайль был не просто харизматичным театральным лидером, но и подвижником. Он, западник до мозга костей, привечаемый в Европе и Америке, ставивший и проводивший мастер-классы в разных городах земного шара, ездивший со своими спектаклями на европейские фестивали, предпочел эмиграции жизнь в Узбекистане, который стал в результате тектонических геополитических сдвигов независимым государством. Его многочисленные ученики часто оседали в Москве и в дальнем зарубежье. Они разбросаны по миру там и сям. Он не осел. Куда бы ни заносила его жизнь, Вайль возвращался в Ташкент, в свой театр, название которого в переводе с узбекского означает «вдохновение».

Ничего подобного «Ильхому» на восточных окраинах некогда огромной российской (советской) империи не было и уже, конечно, не возникнет. Чтобы возникло, нужен новый Вайль. Космополит, прикипевший сердцем к родным местам. Воплощение европейского «фаустовского духа», усилиями которого на Западе узнавали Восток. Настоящий русский интеллигент.

Благодаря таким, как он, в бывших азиатских колониях России вообще стала формироваться интеллигенция – многонациональная, многоликая, наследовавшая лучшие качества интеллигенции дореволюционных времен. И если было в советской империи что-то безусловно положительное и безусловно недооцененное, так это появление на Востоке такой интеллигентской среды. Все недостатки колониализма вообще и мерзости советского колониализма в частности в немалой степени искупались таким вот культуртрегерством. Даром что ли неформальный центр русской культуры в Узбекистане «Ильхом» стал самым известным в мире театром Средней Азии.

У нас принято стенать по поводу тяжелой жизни русских в независимых странах Балтии. Конечно, поводы возникают. Но режиссеров там, сколько помнится, не убивают. Ни по политическим мотивам, ни на бытовой почве. И ощутимой миграции русских оттуда в Россию тоже что-то не видно. Жителям Литвы, Латвии и Эстонии независимость, в общем и целом, пошла на пользу. Жителям восточных окраин, в общем и целом, – нет. Тут советский феодализм сменил другой феодализм – лукавый, деспотичный, азиатский. И главной жертвой этого феодализма (вариант: независимости) стало лучшее, что сохранялось на Востоке после распада империи, – интеллигенция. Этот удивительный культурный и социальный феномен в результате медленного, но верного исхода из Азии русскоязычных жителей начал постепенно исчезать. «Ильхом» оставался одним из последних и важнейших островков этой «уходящей натуры». Ее оплотом, ее цитаделью.

Как хотелось бы верить, что после гибели космополита и подвижника Вайля цитадель не падет. Как мало на это надежды.

Памяти Фомы

10/08/2012

Петр Фоменко в последние годы жизни перестал быть для нас просто режиссером. Он стал объектом поклонения. Всех остальных театральных деятелей можно любить. А можно и не любить. Фоменко нельзя было не любить. Его имя воспринималось почти как синоним слова «театр». Не любишь Фоменко, ну, значит, и театр не любишь – о чем с тобой вообще говорить-то.