Культурная революция

Не случайно выбрал Москву в качестве примера – столица не просто задавала тон зрительской активности, она существенно отличалась от всей России (и даже от Петербурга) по ценовой политике, по количеству и качеству предложений. Среднестатистический москвич в сфере культуры мог позволить себе то, чего не мог позволить среднестатистический россиянин. И возможности эти существовали не только для обитателей привилегированной Барвихи, где до сих пор билеты на концерты мировых звезд стоят по 50–60 тысяч рублей. Москвичи и сегодня стараются, как говорится, держать фасон – и поэтому невозможно купить билеты на прощальный концерт Аллы Пугачевой, хотя цена места в дальнем ряду партера выше, чем месячная пенсия бывшего инженера или врача. И в этом смысле Москва, где источники доходов горожан весьма разнообразны, более сложный индикатор для осмысления общей ситуации, чем, скажем, Череповец или Магнитогорск, где культурная жизнь практически напрямую зависит от положения дел в металлургической промышленности. Именно поэтому московская статистика позволяет рассуждать о положении дел в области культуры без бессмысленной паники.

Поведение властей в отношении культуры абсолютно совпадает с поведением отдельного потребителя. Ее рассматривают как нечто необязательное и даже обременительное. Притом что федеральный бюджет 2009 года уменьшил долю расходов на культуру на 23 процента (а в сопоставимых ценах к 2008 году и того больше), притом, как мы уже убедились, что собственные заработки учреждений культуры за последние месяцы заметно снизились, в антикризисной программе правительства РФ, документе весьма серьезном и обширном, о культуре не сказано ни слова. Ни слова о ней не говорят и тогда, когда речь идет о поддержке малого и среднего бизнеса, хотя, как известно, газетно-журнальное производство, книгоиздательство, кино– и телепроизводство, эстрадное дело представляют собой коммерческие сегменты культуры, где обращаются средства, сопоставимые с теми, что необходимы для сельскохозяйственной переработки или автосервиса.

Как в зажиточные нефтяные, так и в нынешние кризисные времена культуру не рассматривают как предмет первой необходимости, как неотъемлемую часть бытия, регулирующую поведение человека на внутреннем, глубоко мотивированном уровне.

Меня никогда не перестает мучить вопрос о том, почему в начале 1917 года русский человек мог отдать последнее на общую свечу в церкви, а в начале 1918-го тот же самый человек осквернял иконы и храмы, поповских жен и дочерей и физически истреблял духовенство? Почему православие, столь могущественное в России, вернувшее патриаршество после Февральской революции, не смогло удержать страну от катастрофы октября 17-го и само стало одной из ее первых жертв?

Нет простых ответов на этот вопрос. Но, думаю, значительная доля истины есть в том, что социальное поведение людей зависит, помимо вульгарно экономических мотиваций, от того, в каком соотношении находятся в обществе вера, образование и художественная культура. Поверхностно материалистическое представление о человеке и человечестве, сформулированное в «Трехгрошовой опере» Бертольтом Брехтом: «Сначала хлеб, а нравственность потом», подводило в истории не раз и не два. Как размышлял Ф.М. Достоевский еще в XIX столетии, хлебом, положим, накормим, что будем дальше делать?

Уровень, качество нравственности в обществе зависят от его окультуренности, от того, насколько культура проникла в широкие массы, насколько определяет она народное бытие. Трагедия Октября 1917 года и последующей Гражданской войны была связана в том числе и с тем колоссальным разрывом, который существовал между культурной элитой и народом, значительная часть которого была просто безграмотной. Фантомный всплеск русской культуры Серебряного века не уберег Россию от исторической бездны, в том числе и потому, что крестьянин не понес с базара ни Белинского, ни Гоголя, ни Чехова, ни Бунина.

Большевики использовали искусство как инструмент агитации – к этому призывал А.В. Луначарского В.И. Ленин еще в 1918 году. Культура, искусство в Советском Союзе были частью идеологической работы, а коммунистическая идеология – «единственно верная», «единственно научная» – была адресована прежде всего интеллекту. И в этом КПСС добилась немалых успехов. Не случайно в одной из своих лучших статей А.И. Солженицын обрушивался на советскую «образованщину», которая далека от веры и от совести, которая живет в плену двоемыслия и двоедушия.

Понимание культуры как идеологии и технологии, сведение ее к набору приемов, позволяющих манипулировать населением, уже в СССР доказало полную бесперспективность. Владея современными технологиями, можно добиться результатов на выборах – они непродуктивны ни в периоды созидательной жизни, ни в периоды исторических потрясений, когда «коллективное бессознательное» способно разрушить хрупкий защитный цивилизационный слой.