Культурный дневник 16.01.2014- 18.06.2013

Но что позволено в Палермо, невозможно в Москве. Светлана Кармалита говорила после премьеры, что ее муж Алексей Герман снимал фильм не о России, а об опасности фашизма вообще. Но все-таки именно в России наступление невежества уже приняло вполне арканарские формы. Поэт Сергей Завьялов в 1986 году замечательно определил впечатление от фильма "Мой друг Иван Лапшин": это кино об уродстве советской жизни, о том, что в ней вообще не осталось никакой красоты. В "Трудно быть богом" любые признаки "красоты" истреблены безжалостно, и забавно читать испуганные отклики первых чувствительных зрителей: “мерзость, требуха, парша, все скользко от месива – на улице от дерьма и грязи, внутри помещений – от крови, грязи и того же дерьма. Кого-то долго и подробно топят в нужнике…"

Кадр из фильма "Трудно быть богом"

В самом деле, главный герой фильма – грязь. Дождь и слякоть были и в "Лапшине", и в "Проверке на дорогах", но теперь раскисшая глина заполняет все. Белое полотенце немедленно пачкается, по умытому лицу течет кровь, чистую одежду пятнают помои. В грязи копошатся крупные и мелкие чудовища: и монахи из "черного ордена", и их враги, которые, получив власть, примутся делать то же самое, и серые, открывающие путь черным. Был ли замысел Германа точно таким: задавать простые вопросы о фашизме на таком непонятном маленькому зрителю авангардном языке? Или тут есть и случайность, усталость, наслоение замыслов, менявшихся за годы съемок? Не знаю, да это и не важно.

Директор Римского фестиваля Марко Мюллер замечательно выбрал русские фильмы: многомиллионный пшик "Сталинграда", большое авторское кино, сделанное на большой старой студии, и, наконец, нечто хулиганское, безбюджетное и внепрокатное – "Бирмингемский орнамент II" Юрия Лейдермана и Андрея Сильвестрова. В первом фильме этого цикла, состоящего из историй, нарезанных на мелкие эпизоды и перемешанных в произвольном порядке, эмигрантки в сарафанах шинковали русскую капусту в Лувре, а кони на пастбище под Красноярском носили вместо наездников огромные иконы. Во второй части возникают новые персонажи: человек-пчела (он же арестант) бродит с кальяном по Криту в 2184 году, Мандельштам, Городецкий и Клюев обсуждают русские вопросы в Москве 1933 года, а юный Яр-Кравченко безмолвно рисует, финны в костюмах голосят в лесу и на побережье, прекрасный самурай выкрикивает непостижимый текст о революции и Экибастузе, а Михаил Ефремов блистательно произносит монолог одесского художника, живущего в Берлине, и попутно пишет картину: полуголый Путин поймал огромную рыбу, показывающую ему фигу.

Birmingham Ornament II from CF on Vimeo.

Панацея от спрятанных в чае сколопендр – моча евнухов

Берлинский художник – это сам Юрий Лейдерман, так что Михаил Ефремов произносит его слова и рисует его картину. Режиссер говорит, что главная тема второй части "Орнамента" –  "художник и власть", хотя с тем же успехом можно сказать, что это фильм о пчелах и кальянах. В конце фильма под песню грузинского хора об осквернении могилы тирана должны были проплывать портреты Чаушеску, Саддама Хусейна, Каддафи и Путина, однако Андрей Сильвестров эту затею не одобрил. Финские артисты, игравшие самих себя в "Бирмингемском орнаменте", говорят, что они работают в огромной серой зоне между современным искусством и дуракавалянием. Фильм тоже превосходно чувствует себя в этой зоне. Юрий Лейдерман принадлежал к кругу московских художников-концептуалистов, и одна из линий орнамента посвящена им: художники сидят на сцене и ведут о самих себе нескончаемый разговор, который сопровождается закадровым смехом и аплодисментами: не превратился ли русский концептуализм в юмористическое шоу?

кадр из фильма "Бирмингемский орнамент"

Тексты Лейдермана вполне одобрили бы Хуго Балль и прочие великие дадаисты. Наверняка понравился бы им и новый фильм Цуй Харка "Юный сыщик Ди". Банда островитян пытается похитить прекрасную куртизанку и одновременно добавить ужасных сколопендр в чай "Птичий язычок", который пьет весь императорский двор. Единственная панацея от заразы – моча евнухов. Зараженный хозяин чайного домика, влюбленный в куртизанку, превращается в зеленого монстра, похожего на чудовище из фильма Кокто. В отместку он выпускает из узилища дракона, которого вскармливали островитяне. Начинается морское сражение… И вся эта сюрреалистическая роскошь – в 3D. Почетные призы Римского фестиваля достались двум великим режиссерам: Цуй Харку и – посмертно – Алексею Герману.