Культурный дневник 16.01.2014- 18.06.2013

Понимая "Тендеренду" как своеобразный опыт экзорцизма (которым Балль серьезно увлекся в конце жизни), к 1920 году Балль уже пережил короткий опыт Первой мировой (на фронт он мобилизован не был), активное участие в экспрессионистской среде, крайнюю бедность и скитание по Швейцарии, основание "Кабаре Вольтер" и очень скоро разочарование в дадаизме, период радикальной политической эссеистики, и, наконец, католическое воцерковление. Начав писать роман в 1914 году, ко времени его окончания Балль пережил, вероятно, наиболее драматичный эпизод своей жизни, в котором все творческие дерзания были проникнуты экзистенциальным порывом, жаждой такой правды, которая не делилась бы на художественную и жизненную, на эстетику и мораль, на веру и знание. И вряд ли случайное совпадение, что писавшийся в те же годы дневник (и законченный лишь на год позже окончания "Тендеренды") был назван "Бегством из времени", ибо в случае Балля это ни в коем случае не означало эскапизм, но, наоборот, риск сделать самопознание – онтологическое, историческое, психологическое – целью самого акта своего письма и его ценой. Выйти из времени, чтобы стремиться узнать его и узнать себя в нем, в конечном счете, sub specie aeternitatis. "Целью моего "Фантастического романа", который я начал писать осенью 1914 года, является разрушение моего крепкого внутреннего склада. Прежде чем я его закончу, я сперва раскритикую его", – записал Балль в октябре 1916 года.

Известно, что роман писался с длинными перерывами, которые даже с точки зрения композиционной структуры текста нередко совпадают с основными вехами этого опыта самопознания, а точнее, художественного самоанализа. Лишь однажды он "вынырнул" наружу – в издании коллективного сборника Cabaret Voltaire (под редакцией Балля) в пору первого сполоха цюрихского Дада, где была опубликована… конечно же, глава "Карусельная лошадка Йоханн" (ведь dada – это еще и детская лошадка, как отмечал Балль в своем манифесте). И хотя спорадически отдельные главы романа Балль читал публично, до издания полного текста в 1967 году не дожила даже супруга автора Эмми Хеннингс (1885–1948). Обстоятельства такой длинной паузы в отношении книги неизвестны: "Тендеренда" был подготовлен Баллем к изданию в мюнхенском "Роланд-ферлаг" еще в 1922 году, но через год он получил рукопись назад. Возможно, что к этому времени задача издания текста, который создавался в течение шести лет, была для Балля уже второстепенной – фактически, "Тендерендой" был подведен итог строго художественным произведениям, за которыми последовали уже сочинения религиозно-исторические, если не считать, конечно, первую биографию Германа Гессе, с которым Балль подружился в начале 1920-х годов и который поддерживал Балля до самой смерти. Таким образом, "Тендеренда" оказывается и переходным текстом, и, одновременно, главным и итоговым художественным текстом Балля, и, возможно, самой значительной прозой немецкоязычного дадаизма.

Взрыв мозга

Распечатать

0 прокомментировали

Поделиться в социальной сети

Венецианская биеннале, фрагмент оформления сербского павильона

Дмитрий Волчек

Дата публикации: 24 ноября 20:16

Ленин то ли сказал, то ли не сказал, что кухарка будет управлять государством, Флобер то ли сказал, то ли не сказал, что мадам Бовари – это он, а Патриция Хайсмит то ли сказала, то ли не сказала, что из горящего дома спасет кошку, а не ребенка. Скорее всего, сказала, потому что Хайсмит любила животных больше, чем людей, посвятила роман своему коту и контрабандой провозила во Францию ручных улиток, спрятав их в бюстгальтере. Она написала мизантропическую "Книгу зверских убийств для любителей животных", а я когда-то перевел ее рассказ "Ужасы плетения корзин" о женщине, которую сводит с ума корзинка, обнаруженная на пляже: даже неодушевленные предметы восстают против мерзкого человечества.

Европу Хайсмит предпочитала родной Америке, и по маршрутам ее героев можно путешествовать. В Венецию я взял ее роман "Те, кто уходят" (1967) о непостижимом соперничестве между двумя экспатами: Реем Гарретом и его тестем Эдом Коулмэном. Художник-альфонс Коулмэн считает, что его дочь покончила с собой по вине Гаррета, и пытается его застрелить или утопить в Большом канале. Гаррет, хоть и не чувствует вины, покоряется преследователю и готов стать жертвой, но убийство всякий раз не удается: фрейдист обнаружил бы в этой истории зашифрованный ритм coitus interruptus.

От Венеции, которую описывает Хайсмит, сегодня уже почти ничего не осталось. Это был город, еще не захваченный туристами: Гаррет мгновенно вычисляет гостиницу, в которой остановился Коулмэн (их всего десяток), и все американцы по вечерам ходят в один бар, так что жертва и палач встречаются чуть ли не ежедневно. Сегодня Гаррет и Коулмэн вряд ли нашли бы друг друга в туристических толпах, город за это время превратился в музей, а почти все венецианцы сбежали – говорят, что к 2030 году их не останется вовсе (об этом – прошлогодний фильм "Венецианский синдром").