Культурный дневник 16.01.2014- 18.06.2013

– На последней Венецианской биеннале ар-брют оказался в центре главной экспозиции "Энциклопедический дворец", так что безумная мгла постепенно заволакивает просветы здравомыслия в современном искусстве. 

– Хорошо, если бы это было так. Но мне кажется, что вы слишком оптимистично смотрите на ситуацию. Потому что на самом деле безумной мглы как раз недостает, преобладает совсем иное. Если попробовать описать современную ситуацию, сравнив ее с 17-м годом, когда большевики пришли к власти, то большевиков можно назвать "новыми варварами", а то, что сейчас происходит, больше подпадает под определение "новые хамы". Вот эти люди, которые рвутся к власти, пихают свою недодуманную и недоделанную идеологию повсюду – это и есть новые хамы: современные верующие, в том числе и особенно священники.

– Вы пишете, что существуют только три явления в современном искусстве, о симпатии к которым вы можете в любой момент без колебания заявить вслух: это Петросян, Церетели и "Ласковый май". Они тоже противостоят новому хамству? 

Маруся Климова на презентации книги "Безумная мгла"– У них нет вообще никаких идей, они люди чистого стиля, что Петросян, что Церетели, что "Ласковый май". Они достигли идеала. А лицо Петросяна, которое всем известно, уже превратилось в современную икону. И если бы я писала иконы, я бы, наверное, в первую очередь написала икону Петросяна. Мне кажется, она бы пользовалась спросом, очень большой популярностью в массах. Потому что это крайнее воплощение чистоты стиля, и дальше определения не подходят никакие, тут уже ничего определить и подвергнуть сомнению невозможно. Церетели как-то так же.

– Кто еще? Бари Алибасов, о разговоре с которым вы вспоминаете в своей книге?

– Да, Бари Алибасов тоже прекрасен. Когда я ему звонила, он мне поведал, что говорит со мной из туалета, из "кабинета уединения". Правда, Бари Алибасов не так известен сегодня, он где-то сзади, но да, конечно, он мне нравится, я считаю, что это тоже прекрасный человек, просто прекрасный.

– Вы пишете, что и Дэн Браун мог бы оказаться на православной иконе. 

– Да, вполне. Потому что иначе я не могу объяснить популярность произведений Дэна Брауна, кроме как тем, что его поддерживают божественные силы. Да, конечно, он тоже просится на икону.

– Мы заговорили о божественном вмешательстве, и я вспомнил рассказ из вашей новой книги о том, как вы вместе с Пьером Гийота подошли к колонне, возле которой Поль Клодель пережил озарение в соборе Нотр-Дам. Вы сами переживали озарение, у вас был сходный опыт? 

– К сожалению, у меня не было такого опыта, как, например, у Паскаля, который пережил озарение, когда его карету на мосту понесли лошади. Или у Клоделя, который у колонны собора пережил озарение и пришел к Богу – так, во всяком случае, мне поведал Пьер Гийота. В молодости многие переживали озарение подобным способом. Тот же Василий Розанов, который жил недалеко от меня на Коломенской улице и, возможно, часто переживал озарения. Вы же знаете, что Василий Розанов имел в виду под словами "помолиться своему Богу". Гиппиус, по-моему, рассказывала, как она пришла к Розанову, который чуть ли не на смертном одре лежал, и Розанов сказал: "А теперь я помолюсь своему Богу". Гиппиус вышла, и вы знаете, что он сделал...

– Да, но мы не будем об этом рассказывать нашим слушателям. 

– Нет, не будем, они сами знают, надеюсь.

– Маруся, еще один персонаж вашего пантеона – это Эллочка Людоедочка. Вы пишете, что это ваша любимая героиня во всей русской литературе. Мы сейчас вспомнили мельком Пьера Гийота, он ведь тоже экспериментирует с языком, как Эллочка Людоедочка?