Культурология. Дайджест №1 / 2015

Сам Баратынский, страстно любивший море («с детства влекла меня сердца тревога в область свободную влажного бога»)133, – Баратынский участь последнего поэта разделил в том смысле, что и он ушел с людского торжища в уединенье и его мало знают. Он на знакомство и не напрашивается, и кто хочет его понять, должен прийти к нему сам. Уединенность его исключительна; она больше уединенности других поэтов именно потому, что мысль вообще уединяет. Но от жизни пестрой и блещущей, от ее беспокойного и резкого полудня хочется иногда уйти к этому печальнику и мудрецу, в прохладу и сумрак его поэтического леса, чтобы, в тишине навеваемой думы, слушать там величавое эхо – прекрасную рифму его стихов. Ибо то, чт он сказал, и в особенности то, как он сказал, входит в историю русской литературы страницей небольшой, но никем не повторенной и едва ли повторяемой. От присутствия Баратынского в нашей словесности стало как-то умнее, чище и торжественнее, и без него русская поэзия была бы скуднее мыслью и много потеряла бы в благородной звучности.

Примечания

Печатается по изданию: Айхенвальд Ю.И. Литературные силуэты. Баратынский // Научное слово. – М., 1905. – № 7. – С. 123–139.

Впоследствии статья вошла в первый выпуск «Силуэтов русских писателей». (Айхенвальд Ю.И. Литературные силуэты русских писателей. – М.: Москва, 1906. – 251 с.

Юлий Исаевич Айхенвальд (1872–1928) – литературный критик и переводчик, окончил историко-филологический факультет Новороссийского университета (Одесса), после чего в 1895 г. переехал в Москву. Преподавал в гимназии, университете Шанявского, на Высших историко-филологических женских курсах В.А. Полторацкой; член Пушкинского комитета Общества любителей российской словесности, секретарь журнала «Вопросы философии и психологии». (Вопросы философии и психологии. – М., 1889–1918.) Автор книг: «Наша революция. Ее вожди и ведомые» (Айхенвальд Ю.И. Наша революция. Ее вожди и ведомые. – М.: Революция и культура: Мысль, 1918. – 110 с.), «Похвала праздности» (Айхенвальд Ю.И. Похвала праздности. – М.: Костры, 1922. – 160 с.), «Поэты и поэтессы» (Айхенвальд Ю.И. Поэты и поэтессы. – М.: Северные дни, 1922. – 95 с.). В 1922 г. выслан из Советской России, поселился в Берлине (где и умер), сотрудничая в журнале «Новая русская книга» и газете «День». Главное литературное произведение Ю.И. Айхенвальда – книга «Силуэты русских писателей» (Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. – Берлин: Слово, 1923. – Т. 1–3; переиздана: М.: Республика, 1994).

Подробнее о нем см. статью А.Д. Дранова и А.И. Рейтблата в справочнике: Писатели русского зарубежья, (1918–1940) / РАН. ИНИОН. – М., 1993. – Ч. 1. – С. 23–27.

В.В. Сапов

Взыскующий благодати (Ф.И. Тютчев: поэт и поэзия)

Ал. Лаврецкий

За исключением вдохновенной статьи Вл. Соловьёва134, в которой блестяще было конструировано мировоззрение Тютчева, и необыкновенно тонкой, но мало кому известной эстетической оценки Фета135, у нас нет положительных данных о поэте и его поэзии. Наши критики – Горнфельд, Мережковский, правда, касались проблемы тютчевской личности – психологии его творчества, но как неполно разработал вопрос первый, так неверно поставил его и другой, для которого Тютчев был не целью, а лишь предлогом к проповеди синтеза индивидуализма и общественности. В заранее приготовленные формулы пытался Д.С. Мережковский136 втиснуть живое, трепетное содержание поэзии своенравной, меньше всего поддающейся гнету формул, многообразной и сложно запутанной. И муза поэта ускользнула с уготованного ей Мережковским прокрустова ложа. От нее остался лишь призрак неверный…

Об этом нельзя не сожалеть. Верные пути к раскрытию «психологии» этой поэзии привели бы нас и к более глубокому постижению ее «философии». Многое в миросозерцании гениального поэта стало бы нам ясным. Психология дала бы ключ к его шифру. Отсутствие психологического базиса составляет чрезвычайно большой пробел и в превосходном этюде Соловьёва, пробел, еще не восполненный.

Мы не претендуем на разрешение этой загадки. Кто хотя немного проникал в этот, покуда еще девственный, лес тютчевского творчества, тот знает, как причудливо сплетены самые разнородные элементы его поэзии. Она – узел. И не рубить его надо, а распутать: все дело ведь именно в этом, дело кропотливое и трудное. Мы попытаемся лишь отчасти восстановить истину.

I

Мережковский рубит этот узел. Вся данная им постановка вопроса свидетельствует о подобном бесплодном способе решения задачи. По неизбежной для этого писателя схеме противоположений с Некрасовым сопоставляется Тютчев, как поэт индивидуалистический, даже эгоистический. Его поэзия – поэзия индивидуализма. Выше всего, полагает критик, Тютчев ставит свое «я», и ему приносит все в жертву.