Культурология. Дайджест №1 / 2016

Двоякое возможно также отношение и к страданию. И здесь, быть может, будет уместным высказать, что каждый подлинный художник является хотя бы бессознательным последователем и единомышленником философа художников Шопенгауэра. У Жуковского встречаются такие выражения: благодать страдания, таинство страдания, вдохновение несчастия; «страдание – творец великого»81. И наконец, в удивительном и полном соответствии с определенными страницами у Шопенгауэра Жуковский заносит в свой дневник: «Счастие не цель жизни. Мы соединены состраданием с другими. Их несчастие общее для нас. Мы менее радуемся, нежели печалимся вместе с другими. Несчастие делает другого нам любезнее, почтеннее; он в наших глазах возвысится; чем более страдает и борется, тем любезнее. Мы знаем здесь одно потерянное счастие. Счастие наш предмет; здесь мы имеем только тень предмета»82. Подобное благословение страдания совершенно непонятно эмпирикам, для которых оно есть, напротив, очевиднейшее и несомненное зло. Из этой основной неоднородности проистекает то, что художественное творчество в целом не доходит до тех, которым недоступна метафизическая глубина83. Страдая, душа отвращается от всех временных утех, которыми ее завлекает эмпирия, и обращается к себе самой; страдание влечет к творчеству, оно – метафизично. Красота и страдание интимно связаны в нашей душе и если мы говорим о красоте страдания, то и наоборот: мы знаем страдание красоты. Жуковский проникновенно замечает: «Весьма понятно, почему почти всегда соединяется с ним (ощущением прекрасного) грусть – но грусть, не приводящая в уныние, а животворная, сладкая, какое-то смутное стремление – это происходит от его скоротечности, от его невыразимости, от его необъятности»84.85

Жуковский делил историков и исторических живописцев так: первый, который «представляет одну настоящую минуту: характер его тогда одна только прозаическая правда»86, и другой, который выражает идеальное в материальном, высшее в ежедневном. – Эти характеры враждебны друг другу, и если, с точки зрения первых, идеальная истина окажется лишь ложью и пустой мечтой, то и обратно, для сторонников «возвышающего обмана» всякая фактическая, эмпирическая истина, всякий наивный реализм будет бессмыслицей, только представлением, чем-то в себе несуществующим. Но эмпирический характер есть лишь искаженное проявление метафизического, которое только затенено во всех направлениях грубою сетью наших «представлений». Жуковский превосходно говорит об этом метафизическом существе в нас: «Мы говорили о ней. Что составляет ее прелесть? Правдивость. И вообще что есть сущность красоты? Правда, т.е. тесное сродство с тем, что составляет сущность души человеческой; не с тем, чем мы бываем в ту или иную минуту нашей жизни, но с тем, что есть основание нашего бытия, что во всякую минуту жизни присутственно, что служит масштабом всех возможных модификаций нашего бытия… К ней нельзя иметь привязанности, не имея привязанности к чисто прекрасному. И нельзя удалиться от этой чистоты, не почувствовав себя виноватым перед нею»87. В этом же смысле говорит Жуковский о выражении лица Мадонны Рафаэля: «На лице ее ничто не выражено, т.е. на нем нет выражения понятного, имеющего определенное имя»88… Глубокая художественность Жуковского, притом всегда ровная, никогда не изменяющая себе, привела его к такому отношению к миру в целом, которое единственно представляет истинно художественное миросозерцание. «По-настоящему чувствуешь только самого себя и в физической, и в нравственной природе. Она есть только то, что мы сами»89.

«Можно сказать, что вокруг нас ничто не существует отдельно: все берет образ души нашей; все – ее отголосок; все оживляет она тем бытием, которое в ней самой таится»90. «Мир существует только для души человеческой. Бог и душа вот два существа; все прочее – печатное объявление, приклеенное на минуту»91. После всего предыдущего будет понятным, если мы скажем, что приведенные отрывки тяготеют к признанию того, что можно выразить так: весь мир есть мое созерцание, или: жизнь есть сновидение.

Художественная индивидуальность Жуковского