Кунигас. Маслав

При одном появлении красивой женщины лица послов просияли, но, когда она заговорила с ними по-русски, они просто вскрикнули от радости. Спыткова стала расспрашивать их о своих, но киевляне, по-видимому, не имели сведений о полочанах, по крайней мере никто из них не знал ее родных, хотя все с одинаковым восхищением любовались прекрасными глазами русинки и охотно поделились бы с ней хорошими вестями.

А Спыткова щебетала без умолку.

— Сам Господь Бог привел вас к нам! — говорила она, кланяясь низко, как приличествовало женщине перед такими важными гостями. — Говорят, что ваш князь посылает помощь нашему князю. Да наградит его за это Господь! И еще одно должен был бы сделать ваш князь для нашего короля, чтобы между нами было братство навеки…

И Спыткова таинственно умолкла, загадочно улыбаясь послам.

— Ну что же, красавица-боярыня? — спросил Добрыня. — Либо совсем не начинать, либо уж надо докончить.

— Что? Что? — медленно выговорила Марта, окидывая взглядом послов. — Неужели же вы, такие мудрые люди, дружина государева, не догадываетесь, что нужно молодому королю, чтобы он был счастлив?

Добрыня, прикрываясь ладонью и втянув голову в плечи, принялся смеяться.

— Ах, хитрая красавица! — воскликнул он. — Захотелось тебе быть государевой свахой!

Все засмеялись, и даже самый серьезный из послов, Тивун Парамон, покраснел и хихикнул про себя.

— А почему бы нет? — отозвалась Спыткова.

— И вы удачно попали, — весело заговорил Добрыня, — нигде нет таких красивых девушек, как у нас в Киеве, а что там болтают злые люди, что все они ведьмы, так это сущее вранье! Ой, ой, что за девки! Можно бы их продавать на вес золота, и то было бы недорого, а другу можно и даром отдать — мы не таковские.

— Да и у вашего князя, наверное, есть дочки? — спросила Спыткова.

— Покойного князя Владимира дочка — как раз вашему королю пара, — говорил Добрыня. — Пусть будет в добрый час сказано!

Польские шляхтичи переглянулись между собой.

— А как звать вашу княжну? — спросил Трепка.

— И имя хорошее, а уж девушка — красавица собой, — говорил Добрыня, — зовут ее Доброгневой, потому что она даже в гневе бывает добра. Личико у нее белее снега, а щечки румянее малинового сока. А как распустит золотые свои косы, так они у нее по земле волочатся, а как взглянет голубыми глазами — у людей на сердце становится веселее; улыбнется — словно солнышко на небо взойдет. Когда красавица выходит из терема, птицы слетаются к ней с неба, а голуби садятся к ней на плечи, когда запоет песенку, львы ложатся у ее ног, а если вышьет золотом или шелком полотенце, только и место ему на алтаре.

— Отдайте же ее нам в королевы! — вскричала Спыткова…

Со смехом чокнулись кубками, а старики только головами покачивали… и долго еще, до поздней ночи, тянулась дружеская беседа.

Несколько дней спустя граф Герберт и начальники королевских отрядов, выйдя под вечер от короля, молча шли к своим палаткам… Там уже собиралось все рыцарство; как молния, разнеслась по всей долине весть о том, что на другой день войска должны были выступить в поход к Висле, не дожидаясь Маслава, чтобы напасть на него врасплох. Такова была воля короля. В назначенный день ожидались войска из Киева, которые должны были переправиться с той стороны в ладьях.

Едва только было принято это решение, как все городище задвигалось и заволновалось. Ожидание было утомительно для всех, и все желали борьбы. Не радовались только те, кто был лишен возможности принять в ней участие.

В городище надо было оставить хоть немного войска, чтобы оно не оказалось совершенно беззащитным. Некоторые тяжелораненые тоже вынуждены были остаться. Белина должен был охранять свое добро, а Спытек ни на что уже не годился.

У Вшебора только что поджила рана на шее, но горячая кровь не давала ему покоя. Его тянуло в поход и в то же время хотелось остаться, потому что Томко оставался в городище, чтобы помогать отцу. Он мог воспользоваться этим случаем и предупредить его сватовством. Долива не знал, что делать, и, встав с лавки, долго ходил по горнице с опущенной головой, пока ему не пришло в голову посоветоваться с матерью девушки. Он тотчас же пошел на верхнюю половину и попросил одну из служанок вызвать к нему Спыткову.

Марта появилась слегка испуганная. Наверху было уж темно, но по голосу она узнала Вшебора.

— Что с вами случилось? — вскричала она. — И что вы тут делаете? В эту пору вызывать меня на беседу, а если кто подсмотрит, что подумают люди?

Вшебор склонился к ее коленям и поцеловал у нее руку.

— Дорогая пани, — попросил он, — посоветуйте мне как мать, как королева… Завтра мы идем на войну… Должен ли я идти и оставить тут Томко, чтобы он высватал Касю? Если я ее потеряю, опостылеет мне свет и жизнь…

— Что же делать? Вы тоже едете? — спросила Марта.

— Я должен идти ради короля и ради самого себя; рана почти зажила, мне нельзя остаться.

Марта призадумалась немного и вдруг ударила в ладоши.