Купель дьявола

– Я и так сделала для вас все, что могла. И слово «Возьми!» тоже нашла я, не забывайте. Вам остается только внимательно оглядеться по сторонам, Херри. Удовлетворить свой исследовательский зуд.

– Нет, я сказал не правильно. Вы не осторожная. Вы боитесь.

Если я чего-то и боялась, то только Херри с кочергой в тонких интеллигентных пальцах.

– Боюсь? Чего?

– Что все это окажется правдой. Вы не хотите признаться себе, что поверили в существование Зверя, что вы с самого начала знали о предназначении картин. Что смерть до сих пор преследует тех, кто с ними соприкасается.

– Но мы-то с вами живы, Херри.

– Мы живы, потому что не случайны. Мы призваны. Мы расчистили дорогу и теперь должны соединить картины. Без нас этого не произойдет. Без вас, Катрин. Поэтому-то вы и приехали на остров.

Черт возьми, он не просто безумец, он еще и маньяк! Что значит – «расчистили дорогу»? Раскидали трупы по сторонам, что ли?! Когда-то картина шепнула на ухо Херри-бою – «ты должен остаться». И он остался. Интересно, что еще она шепнула ему на ухо? «Абсолютный эффект, и никаких следов»?

Я поднялась.

Как можно больше естественности, Катерина Мстиславовна, не нужно показывать ему, что ты чего-то боишься.

– Куда вы, Катрин?

– Пойду пройдусь, – как можно беспечнее сказала я. – Подышу воздухом, подумаю над вашими словами. Они заслуживают того, чтобы над ними подумали.

– Подождите, – он даже не сделал попытки задержать меня, и я усмотрела в этом хороший знак. – Подумайте еще и о том, что Лукас не случайно выбрал вас: и сейчас, и тогда.

Нет, это просто невыносимо!

– Слушайте. Я, конечно, атеистка, но то, чего пытаетесь добиться вы, – и от меня, и от себя… Это настоящий сатанизм. Вы будете гореть в аду, Херри.

Очень ценное замечание, особенно если учесть близость Страшного суда под толстым защитным стеклом. Стараясь сохранять спокойствие и держать спину ровно, я направилась к вешалке. Херри двинулся за мной. Кочергу он так и не оставил.

– Не спутайте куртки, Катрин. Вы уже ошиблись. Один раз, – сказал Херри.

Черт, ну конечно, он с самого начала знал, что я напялила его куртку. В этом не было ничего предосудительного и ничего опасного, если бы я не вылезла с вопросом о его поездке в Россию. Зачем только я спросила его об этом, если уже предвидела ответ? Я дала ему понять, что знаю о его бессмысленной лжи. И не считаю ее такой уж бессмысленной.

Херри смотрел на меня проникновенным прозрачным взглядом. Он был достойным противником.

– Хорошо, – сказала я. – Я надела вашу куртку. Я видела ваши документы.

– Я знаю, что вы не в меру любопытны. Вы можете взять то, что вам не принадлежит.

– К сожалению. Испорчена советской властью. Но и вы тоже не ангел, Херри. Вы же были в Питере в феврале. Должно быть, расчищали дорогу, как вы выразились. Иначе откуда бы вы узнали об Эссене?

– Эссен – это ваша большая проблема, Катрин. И человек, живущий в нем. Стоит только ему заговорить… И сразу же вскроется, что вы присвоили картину. Как вам это удалось, Катрин? – Херри-бой с любопытством посмотрел на меня.

До этого мы не клали руку на Библию, мы не говорили ни «да» ни «нет», как в старой детской игре, мы оставляли без внимания все прямые обвинения и все косвенные улики, мы виртуозно пользовались правом молчания. И пока мы пользовались этим правом – мы оставались союзниками. А значит, не знали друг о друге ничего. Роскошь все знать могут позволить себе только враги.

– Так как вам удалось это сделать, Катрин? – снова напомнил о себе Херри-бой.

– Вы должны знать об этом, Херри. Если уж знаете об Эссене…

Он должен был знать, но не знал, я видела это по напряженному лицу. Значит, это не Снегирь, не charming friend Bullfinch, как изысканно выразился Херри-бой. Зря я грешила на преданного Лавруху. Этот простодушный хам обязательно сказал бы «б», если уж из его пасти вылетело «а». Но ведь только он знал обо всех деталях операции «Рыжая в мантии». Он и я. Но если бы это был Лавруха, который под пьяную сурдинку выложил все о картине, – то почему он ничего не сказал о том, как изящно я обработала Иосифа Семеновича Гольтмана? Как блистательно обвела его вокруг пальца, использовав внешнее сходство с моделью Лукаса Устрицы. Этот финт был гораздо красивее, чем банальная кража картины у мертвого Быкадорова. А Снегирь обожал красивую игру. Он просто не смог бы промолчать… Нет, это не Снегирь. Значит, у Херри-боя были свои источники информации, о которых я даже не подозреваю. И эти источники могли быть задействованы в чем угодно. Да и сам Херри засветился на даче у Титова. Теперь его появление в кабинете вовсе не казалось мне таким безобидным. Выражение «расчистить дорогу» при-надлежало Херри-бою и несло в себе множество смыслов. Даже самых мрачных.

– И все же я хочу услышать это от первого лица.

Теперь Херри-бой откровенно блефовал. Он ничего не знал о подробностях моих похождений в Павловске. Это не Снегирь… Похоже, я соскучилась по Лаврухе, хотя рассталась с ним только вчера. Неужели только вчера? А ощущение, что я торчу здесь, по крайней мере, с тысяча четыреста девяносто девятого года…