Купель дьявола

– А намедни медсестра заходила. Так сказала, что я на шестьдесят пять выгляжу. Так-то. А ты говоришь – семьдесят.

Я прикусила язык.

– Ну, заходи, раз пришла, – снизошла наконец Ларфа и вырвала газеты у меня из рук.

– Я еще и торт прикупила.

– Торт с собой заберешь. У меня диабет, давно пора знать, только о себе и думаете. Одна уж додумалась, – это был явный намек на Жеку. – До ручки.

В комнате тикали ветхозаветные ходики и так же пахло прелью. Нет, Ларфа никогда не умрет, вдруг подумала я, она просто растворится в осенних листьях, только и всего.

На груди у старухи болтались очки на шнурке, а на столе лежала толстая книга с закладкой, вырезанной из коробки с овсяным печеньем. Двойняшки обожают овсяное печенье, как я могла забыть, нужно обязательно прикупить сегодня хотя бы килограмм.

– Что читаем? – бодро спросила я. Ларфа приподняла книгу и показала мне обложку: Генри Пикар. «Застольные разговоры Гитлера».

– Серьезная книга.

– Умный был человек, – Ларфа постучала согнутым пальцем по обложке с портретом Гитлера. – Но… просчитался. Про-счи-тал-ся!.. Ты садись, Катерина. В ногах правды нет.

Я присела на краешек стула и принялась терпеливо ждать, пока Ларфа не проштудирует «Аргументы» от корки до корки. Выслушав положенную порцию вздохов и возмущений по поводу развития политической ситуации, я приступила к аккуратным расспросам. Действовать нужно было тактично и ненавязчиво, чтобы не вспугнуть вздорную старуху.

– Вот такое у нас несчастье, Лариса Федоровна… Жеки больше нет…

– Меньше нужно было с подметными кавалерами шляться, – безжалостно отрезала Ларфа. – Говорила же ей, опомнись, Евгения, у тебя дети. А теперь что? Детей наплодила – и в кусты. Померла, видите ли, а государству теперь расхлебывай, ее детей на ноги ставь. Никакой ответственности у людей. Оттого и бардак в стране.

Господи, как могла Жека жить с ней столько лет? Не из-за пятидесяти же долларов в месяц, в самом деле. Мне захотелось наорать на старуху, но я сдержалась.

– К вам кто-то приезжал? – спросила я.

– Приезжали… Целая свора. Бродили здесь полдня, вынюхивали, в глаза заглядывали, все про подругу твою покойную спрашивали, Катерина.

– А вы?

– А на мне где сядешь, там и слезешь. Знаю я этот контингент. У меня один ухажер из органов был. Писарем в НКВД работал. Противный был человек. Помню, пошли мы в ЦПКиО, на Елагин, я все хотела на лодке покататься. Так, думаешь, он меня прокатил? Дудки! Помер перед самой войной, и НКВД ему не помогло. Так что у меня с этим контингентом строго. Да и не знаю я ничего про твою подругу толком. Пыталась ее понять, да не смогла. Вот хотя бы вас взять: тебя, Евгению да этого вашего Снегиря… Не понимаю я этого. Не по-ни-ма-ю! Вертелся между вами, вертелся, как, прости господи, дерьмо в проруби, да так никого и не выбрал. А вы тоже хороши – никакой женской гордости! Я бы такого ухажера метлой бы вымела, а вы все его, дуры, привечали. Где дети-то теперь?

– Со мной, – я старалась пропускать нравоучения старухи мимо ушей.

– Ты, Катерина, не дури. Детей в детдом отдай, зачем тебе такая обуза? Ты еще девка молодая, найдешь мужика, что будешь с детьми делать? Ребята – не щенята, в кадке не утопишь. А потом, знаешь, неродное – оно и есть неродное. Ты ему хоть в задницу дуй, все равно развернется и наплюет на тебя. Вырастишь, выкормишь, а на старости у разбитого корыта останешься. Мне хоть необидно. И пожила в свое удовольствие, и уколы бесплатные. На следующий год комнату Ниночке отдам и съеду в богадельню к чертовой матери. А племянничкам – ничего. Ни-че-го! Вот и возьми меня за рупь двадцать! Зубы на червонец обломаешь.

– А что, к Жеке правда кто-то приезжал?

– И ты туда же! Эти мурыжили, теперь ты начинаешь. Приезжали, приезжали. Пару-тройку раз да приезжали, да все на дорогих автомобилях. Мы-то в роскоши не жили, зато и спали спокойно. А теперь видишь как: сегодня в машине, а завтра в гробине…

Хорошо еще, что я оставила Лаврухин «Фольксваген» неподалеку, а не подкатила на нем к калитке. Иначе в сознании старухи сразу бы превратилась в кандидата на «гробину».

– А что за люди, Лариса Федоровна?

– Ну, мне почем знать, Евгения-то мне не докладывалась. Черный был какой-то, точно помню.

– Грузин, что ли? – я лихорадочно принялась вспоминать всех наших знакомых восточных кровей, но, кроме Адика Ованесова, ничего на ум не пришло. Но Адик, во-первых, никогда не имел машины, тем более дорогой. А во-вторых, никогда не имел желания заводить шашни с Жекой. Ему нравились совсем другие женщины: большой бюст, полное отсутствие талии и внушительный зад («бочки на ножках», называл их Лавруха).

– И не грузин, Катерина. Грузинов я знаю.

– Негр?

– Я же сказала – черный.

– Азербайджанец? – продолжала гадать я.

– Вот что я тебе скажу: и тот, и не тот, – хитро прищурилась Ларфа. – А больше ты из меня ни слова не вытянешь.

– Как это – «и тот, и не тот»?