Купель дьявола

Сорок минут назад я завезла детей Динке Козловой и сказала, что вернусь за ними через два часа. Двух часов мне хватит, чтобы выяснить все. Я справлюсь с Лаврухой. Я стану тихой домашней шантажисткой, я стану его соучастницей. А соучастница должна знать все. Этого я и потребую в обмен на свое молчание. Он согласится. Он не может не согласиться. Он поверит мне.

Жека отказалась участвовать в деле с картиной, а я сама была его инициатором. Мои моральные принципы внушают серьезные опасения.

Он должен поверить.

Я нажала кнопку звонка. Лавруха открыл сразу же, он знал, что мы приедем. А мы и так опаздывали на четверть часа.

– Привет, – сказал он и чмокнул меня в щеку. – А где маленькие исчадия?

Господи, чего мне стоило увидеть его и не разрыдаться. Чего мне стоило стерпеть его поцелуй! Я жадно вглядывалась в изученное до последней морщины лицо Лаврухи. В нем не изменилось ровным счетом ничего, только морщин прибавилось и кожа ходила ходуном – как будто его подтачивала изнутри какая-то болезнь.

– Ты чего? – спросил у меня Лавруха.

– Все в порядке.

– А дети где?

– Дома остались. Погода паршивая, тянуть их по дождю в такую даль… Они и так натерпелись сегодня.

– А я тут времени зря не терял, кое-что узнал. Очень приличные туры… Испания, Италия и Лондон с посещением музея восковых фигур мадам Тюссо… Как тебе?

– Великолепно.

Следом за Лаврухой я прошла в мастерскую.

Художник превратился в убийцу, но в самой мастерской ничего не изменилось. Те же незаконченные пейзажи, похожие один на другой (а ведь ты неважный художник, Лавруха! Почему же я раньше этого не замечала? Жека была куда талантливее, но это не помешало тебе убить ее…). Те же натюрморты с сухими травами и раковинами. Те же мексиканские банки с притертыми крышками. Угол, который раньше занимал Быкадоров – святой Себастьян, украшал теперь незаконченный портрет Адика Ованесова.

Снегирь ждал нас. Он готовился к встрече.

На столе у окна стояли бутылка шампанского, бутылка пепси, огромный торт «Птичье молоко» и декоративная ваза с конфетами. Вазу тоже сварганил Адик Ованесов: по краям ее паслись козлы, а козлиные рога с успехом заменяли ручки.

Я уселась на кресло и забросила ногу на ногу.

Лавруха с шумом открыл шампанское и наполнил бокалы.

– Ну, за нас с тобой, Кэт! Мы молодцы. И в кармане у нас серебрится.

Лавруха поднес мне бокал, я осторожно отпила из него и сквозь шампанское, посмотрела на Лавруху.

– Если научишься убирать за собой, будешь совсем молодцом, Снегирь!

– Не понял? – он устроился в кресле напротив – любимом кресле его натурщиц.

Теперь мы смотрели друг на друга.

– Пятна на полу ты замыл. А вот ковер вычистить поленился, – спокойно сказала я.

Лицо Снегиря посерело и через секунду исчезло совсем. Не было ни глаз, ни рта – только колышущаяся студенистая масса. Если у меня до этой секунды и были какие-то сомнения, то теперь их не осталось вовсе.

– Снегирь! – ласково позвала я, хотя нервы мои были напряжены до предела. – Это же я, Снегирь! Ты можешь меня не бояться.

– А ты меня? – нужно.отдать ему должное, он быстро пришел в себя. Черты лица восстановились: но это было совсем другое лицо и совсем другие черты. Я не знала человека, который сидел сейчас напротив.

– Я ведь не Жека, Снегирь. Я не стану пороть горячку и обвинять тебя во всех смертных грехах. У тебя ведь был веский повод так поступить.

– Более чем, – Лавруха с жадным любопытством разглядывал мое лицо.

Charming friend Bullfinch.

– Мы ведь соучастники, Снегирь, мы с самого начала были соучастниками. Ты разве забыл? Картина… Ты пошел за мной. А теперь я готова пойти за тобой.

– Покойная Жека была права. И я тоже был прав. Ты бездушная сука. Зачем тебе знать, Кэт?

– А если бы я прихлопнула человека, с которым дружила пятнадцать лет? Разве тебе не интересно было бы знать – почему?

– И это все?

– Есть еще много чего. Мы с тобой зашли слишком далеко.

Лавруха налил себе еще шампанского. И принялся пить его мелкими, почти женскими глотками. Нет, я совсем не знаю его. Мне незнаком это рассеянный взгляд, эти хищные складки у рта, этот шишковатый бугристый лоб…

– Да, мы зашли слишком далеко, Кэт. Как ты догадалась?

– Она сама помогла мне. Она написала твое имя на полу. Своей кровью… Ты ведь не убил ее сразу.

Что-то знакомое мелькнуло в его глазах – что-то от того прежнего Снегиря, который хотел жениться на нас обеих.

– Я не хотел убивать ее, Кэт. Так получилось. Я не думал, что наш разговор кончится этим.

– Ты ведь решил подогнать машину к черному ходу, да? Когда посчитал, что дело сделано…

– Ты самая умная женщина из всех, кого я знал… Да. Я подогнал машину к черному ходу. Это не заняло больше десяти-двенадцати минут. А когда я вернулся…

– Когда ты вернулся, она уже умерла. Но за эти двенадцать минут она подползла к дивану и прямо под ним написала твое имя. На паркете. Ей было тяжело писать, две последние буквы она так и не смогла осилить. Должно быть, она писала, лежа на боку…

– А ползла, лежа на спине, она хотела сбить меня со следа. Ей это удалось.

– Да, ей это удалось…