Купленная. Доминация

— Моя умничка… Самая невероятная и настоящая… — я бы и рада остаться в этой блаженной Нирване, если бы меня не окутало в тот момент куда наивысшей эйфорией — близостью, голосом и объятиями Глеба. Он буквально меня накрыл, заслонив собой окончательно от всего внешнего мира и утопив в живом омуте своей все еще голодной Тьмы. Я даже перестала всхлипывать и бесконтрольно вздрагивать, когда его рот накрыл мои дрожащие губки и заставил забыться в очередном погружении в головокружительные топи его ненасытного поцелуя. Но меня все равно не отпускало и, судя по всему, его все еще распирающей одержимостью с не излитой до конца похотью. Я чувствовала его напряжение и жажду меня подмять (или, скорее, разорвать, растереть в жидкий воск) практически на вкус, кожей и под кожей. Они буквально гудели "электрическими" перекатами под его одеждой, заражая при соприкосновении с его телом ответной реакцией схожего сумасшествия.

— Ты ведь теперь понимаешь, что после такого я точно не смогу тебя никуда отпустить… — какой бы истинный смысл он не вложил тогда в свои слова, я куда больше поняла и пропустила через себя, когда он прервал свой уничижающий поцелуй, нависнув над моим лицом одним из жутчайших ликов своей истинной сущности. Жутчайше прекрасных и шокирующе темных, способных свести с ума самых стойких из стойких.

В такие невероятно безумные моменты, ты не то что не в состоянии осмыслить услышанное, но и хоть что-то из увиденного и пережитого осознать хотя бы процентов на пятьдесят. Казалось, я и себя уже не чувствовала, что там говорить об остальном. По крайней мере, руки, ноги и большая часть моего тела сомлели очень даже сильно. И, судя по всему, мой бьющийся в конвульсиях рассудок тоже.

— Это настолько интимное и личное, за гранью всех жизненных предрассудков… Поэтому и понимаешь его истинную ценность только на уровне полноправного владельца и единственного в своем роде хозяина данного сокровища. То, что оно обязано принадлежать лишь мне одному. Ты должна принадлежать мне. И только мне. Ты моя. И точка.

Не знаю… расслышала ли я все его слова именно в таком порядке и в данной ключе, но их смысл дойдет до меня еще нескоро. Ведь тогда он все это выговаривал вовсе не мне. Да, смотрел на меня и в меня, любовался результатом своих дьявольских деяний, разве что насылал свои очередные словесные заклятия отнюдь не на меня. Я уже давно находилась под его черными чарами. Эта печать предназначалась нам двоим — тяжеловесная, литая, накладываемая не сколько на, а внутрь, скрепляющая кровью, болью и проклятой завистливым миром одержимостью. Зачарованные жертвы не имеют ни свободы воли, ни свободы мышления, они только подчиняются и безропотно выполняют все требования своих могущественных господ. А та финансовая плата, которую они получают за все свои старания, лишь щедрая подачка в виде небольших бонусов с барского стола, коим ты обязана радоваться не меньше, чем обращенному на тебя взору твоего владельца.

Пусть все это и выглядело в те минуты, как нечто шокирующее и вроде бы противоречащее конституционным и уголовным правам нашего государства, но, где вы видели, чтобы ими все и всегда пользовались по их прямому назначению? К тому же, то ли мое контуженное сознание, то ли зависшие в Нирване сказочного блаженства тело с сущностью никак не желали расставаться с надуманным (а надуманным ли на самом деле?) образом моего персонального палача Инквизитора. Я все еще его таким и воспринимала — всевластным, подавляющим, удерживающим меня за мои эмоции и чувства, как за тысячи невидимых ниточек кончиками пугающе опытных пальцев кукловода. К тому же, я оставалась в эти минуты прикованной к одному из его изощренных орудий пыток, пусть и ненадолго, но все же. Даже подумать страшно, чтобы он мог сделать со мной сейчас еще, если бы его Тьма возжелала настоящей крови от реальных жертв. Да и кто знает? Вдруг однажды она так и сделает — вырвется на свободу во всей своей демонической красе?

— Вот и что в тебе, спрашивается, такого особенного, что ты ТАК сводишь меня с ума? — его горячий, громкий шепот снова опалит мне и лицо, и рассудок своим искренним признанием, от которого у меня все внутри опять запульсирует и скрутиться сладким томлением шокированной душонки. — Кажется, я буду хотеть тебя всегда, даже не имея на это вообще никаких сил, ни физических, ни моральных. Какое счастье, что сегодня они еще не все израсходованы.

Какое счастье, что я находилась в таком состоянии, в котором большая часть происходящего и услышанного не воспринималась мною до конца. Хотя, на деле, мне потребовалось не так уж и много время, чтобы немного очухаться и снова начать чувствовать всесминующую волю чужой сущности.