КУПЛЕННАЯ НЕВСТА (дореволюционная орфоргафия)

— Унять это болото! Слышишь? Чтобъ я больше подобнаго слова не слыхалъ, рожи постной не видалъ! Отъ клюшницы отобрать ключи и передать Матрен и пусть Матрена сію же минуту накажетъ Дашку какъ слдуетъ, да сказать и Наташк, что ей то же будетъ, а этого вотъ отправить во флигель и туда носить ему столъ и чай, не выпускать. Тутъ бунтъ какой-то, смотри у меня! Я шкуру со всхъ спущу, сошлю всхъ!

Павелъ Борисовичъ повторилъ свои приказанія вытянувшемуся въ струнку дворецкому и пошелъ въ столовую.

— Послать ко мн Порфишку, — приказалъ онъ уже на ходу. — Что я его не вижу?

— Онъ запилъ, Павелъ Борисовичъ, и буянитъ. Я распорядился его въ чуланъ запереть.

— Это еще что?

— Да прибылъ мужикъ изъ Чистополья и сказалъ, что сосланную туда Лизавету за Архипку замужъ выдали-съ, а Порфирій располагалъ жениться на ней, давно у нихъ сватанье это шло.

— Ну, ничего, пройдетъ. Не трогай его. Отпустить его въ людскую и присматривать, а пьянствовать можетъ три дня, больше не давать. Ко мн Скворчика послать.

Катерина Андреевна задумчиво обрывала втку винограда и запивала венгерскимъ, когда вернулся Павелъ Борисовичъ. Онъ выслалъ лакеевъ и слъ у ногъ Катерины Андреевны на низенькой скамеечк.

— Ты, конечно, не обидласъ на этого пьянаго дурака? — спросилъ онъ, цлуя руки молодой женщины. — Извини, что я напоилъ его.

— Ничего, мой милый, мой хорошій. Я ни о чемъ не думаю, кром того, что я твоя, что для меня настало счастье, но я немного боюсь: тутъ у меня много враговъ, недоброжелателей, вс на меня, вс боятся меня и ненавидятъ.

— Ахъ, какіе пустяки! — засмялся Павелъ Борисовичъ. — Да разв можно обращать вниманіе на это?

— Очень ужь возненавидли меня вс, очень великъ у тебя штатъ. Моя Глафира сказывала мн, что вс эти твои фаворитки, пвицы, танцовщицы, прихлебатели, управители возстали на меня, видя пришлую хозяйку, опасаясь меня. Я, конечно, не боюсь ихъ съ тобою, но мн больно, что я внесла такую смуту въ твой домъ. Ты меня увези скорй куда нибудь.

— Милая, я увезу тебя очень скоро, мы за границу подемъ, а объ этихъ пустякахъ ты пожалуйста не думай. Я зажму всмъ рты и уйму ихъ сразу. Теб надо заявить здсь себя хозяйкой, барыней, владтельницей всего, а потому покажи имъ себя какъ слдуетъ. Я къ теб приставлю горничными именно тхъ, которыя были тутъ „барскими барынями“, и он увидятъ, кто ты для меня, ну, отъ тебя будетъ зависить поставить ихъ какъ слдуетъ. У тебя маленькія туфельки, маленькія нжныя ручки, но и этими туфельками ты можешь внушить своему штату, что ты тутъ все. Пожалуйста не церемонься, не нжничай и все пойдетъ превосходно. Он у меня избаловались безъ хозяйки, пожалуйста прибери ихъ къ рукамъ, а свою Глафиру сдлай главною фрейлиной и домоправительницей; она умная у тебя и преданная. Но будетъ объ этомъ, будетъ! Я хочу ласкать тебя, любить, говорить теб о своей любви. Сядемъ къ камину, возьмемъ вина, фруктовъ, ты позволишь мн курить, и мы почувствуемъ себя какъ въ раю. Блаженство мое, радость моя!

Скосыровъ обнялъ Катерину Андреевну.

XII.

Цлая буря поднялась на хутор и въ деревеньк Луки Осиповича Коровайцева, когда узналась страшная истина.

Опрокинутый тройкой Скворчика и чуть не раздавленный бшено скачущими конями другой тройки, Лука Осиповичъ вскочилъ на ноги и выстрлилъ въ догонку бглецовъ, считая себя страшно обиженнымъ. Парень его, Яшка, служившій и кучеромъ, и лакеемъ, и дозжачимъ, поднялся изъ подъ саней съ окровавленнымъ во время паденія лицомъ и энергично выругался, не стсняясь присутствіемъ барина.

— Ишь, проклятые разбойники, озарники, чуть не убили, анаемы! — говорилъ онъ подымая упавшую лошадь. — И супонь лопнула, и гужи оборвались!

— Кто это такіе? — спросилъ Лука Осиповичъ, помогая Яшк. — Я закутавшись сидлъ, не видалъ.

— Не знамо кто, сударь, а только не изъ сусдей, лошади незнакомыя, да и кучеромъ какой то усатый лшій сидлъ, нтъ тутъ такихъ. Смотри, что недобрые люди какіе нибудь. На передней то тройк мужчина сидлъ и женщина, а промежъ нихъ не то еще человкъ, не то узелъ какой то. Гляди, что грабители.

— Вдь они отъ насъ скакали, — тревожно замтилъ Лука Осиповичъ.

— Мало ли тутъ дорогъ и акромя насъ, баринъ.

— Все же надо поспшить, у меня сердце не на мст.

— Да вотъ и справились, и подемъ.

Ужъ подъзжая къ усадьб, Лука Осиповичъ понялъ, что дома у него неблагополучно. Ворота были заперты снаружи, и отъ нихъ шли слды многихъ лошадиныхъ и человческихъ ногъ; собаки заливались отчаяннымъ, тревожнымъ лаемъ, и никто не выходилъ на этотъ лай. Лука Осиповичъ однимъ взмахомъ могучей руки сбилъ съ калитки замокъ и вбжалъ на дворъ, потомъ въ сни. Яшка, держа на-готов охотничій ножъ, слдовалъ за нимъ.

Дверь въ комнаты оказалась отворенною.

— Господи, что же это? — съ ужасомъ прошепталъ Лука Осиповичъ и бросился во внутреннія комнаты.

Все цло, все стояло на своихъ мстахъ, но въ комнатахъ ни души, ни звука.

— Катя, Катенька! — кричалъ Лука Осиповичъ, бгая по всмъ комнатамъ. — Катюша! Глашка!..

— Убгла наша барыня, вотъ что, — мрачно сказалъ ему Яшка.

— Что?!

— Убгла барыня.

— Какъ убгла? Что ты говоришь, разбойникъ? Убью я тебя за эти слова твои!