Купленное время. Отсроченный кризис демократического капитализма

Что же касается Греции и Италии, то там тоже национальные партии, выборы и парламенты тормозят победное шествие международного государства консолидации. В Греции возвращение партий в правительство после провала «технократа» Пападемоса вынудило брюссельское сообщество государств ослабить давление режима жесткой экономии на греческое население и увеличить суммы обещанного вознаграждения за проведение необходимых мер по консолидации. В Италии правительство Монти почти сразу же после своего формирования было вынуждено пойти на уступки левым партиям и профсоюзам, что выходило за рамки тех мер, которые Брюссель считал необходимыми. Кроме того, Монти, уже довольно давно культивировавший националистические настроения, использовал их для улучшения своей переговорной позиции, особенно по отношению к Германии, что позволило ему добиться, чтобы требуемые от него меры по модернизации были ослаблены; в этом смысле возвращение к ведению «политики как обычно» было следствием замедления темпов реализации политики консолидации.

В то же время пример Соединенных Штатов отчетливо показывает, что нет никаких гарантий успешного сопротивления против хайекианской «трансформации демократии» [Agnoli, 1967]. Сегодня в США финансовые гиганты Уолл-стрит практически безупречно подчинили себе правительственный аппарат, и этому нисколько не помешало избрание в 2008 г. президента от Демократической партии, рассыпавшего популистские обещания. Несмотря на неприлично высокий уровень социального и экономического неравенства, выросший за последние два десятилетия [Hacker, Pierson, 2011], и такой же высокий уровень безработицы, длящейся на протяжении многих лет, только около половины населения участвует в национальных выборах. Осенью 2012 г. им было позволено выбрать между очень богатым бывшим менеджером хедж-фонда и президентом, который после разового дорогостоящего спасения экономики от финансовых рынков и финансовых рынков от самих себя ничего не хочет предпринимать для регулирования их активности и ограничения их экономических возможностей, чтобы не дать полностью высосать экономику[169]. Примечательно, насколько успешно плутократия сдерживает общество, глубоко расколотое и дезорганизованное, ослабленное репрессиями со стороны государства и одурманенное продуктами культурной индустрии, которые Адорно не смог бы изобразить в своих даже самых пессимистических сценариях, – плутократия, которая опутала весь мир и которой не составляет особого труда купить не только политиков, партии и парламенты, но и общественное мнение.

Что делать в объединенной по хайекианскому сценарию Европе, если традиционные каналы демократической артикуляции интересов между межгосударственными и обязательственными соглашениями закрыты? Как известно, социал-демократическая модель ответственной оппозиции заключается в том, чтобы навязать капиталу проекты реформ, которые бы не только были полезны рабочему классу или аффилированным с ним организациям, но одновременно помогали капитализму решить проблему производства и воспроизводства, которые он со своими институциями не в состоянии решить в одиночку. Глава Маркса о борьбе за ограничение рабочего дня [Marx, 1966 (1867)] (рус. пер. Маркс К. Капитал. М., 2013, гл. 8) является в данном случае locus classicus и важнейшим историческим примером того, что для обеспечения прибыльности массового производства необходим массовый спрос, который в фордизме достигается путем повышения заработной платы, завоеванного профсоюзами. Сегодня же возникает ощущение, что больше нет ничего, что широкие массы населения могли бы предложить капиталу или отвоевать у него для его и для собственной выгоды. Все, что он желает получить от населения, – это возвращение рынку исторически завоеванных у него социальных гражданских прав, быть может, не всех сразу, но точно постепенное и не слишком медленное. В начале XXI в. капитал уверен, что сможет организовать дерегулируемую финансовую индустрию по своему разумению [McMurtry, 1999]. Единственное, чего он еще ожидает от политики, – ее капитуляцию перед рынком, достигнутую путем устранения социальной демократии в качестве экономической силы.