Куратор

Лифтерша, немолодая, с распущенными каштановыми волосами и в очках с узенькими линзами, насупленно наблюдавшая за общением солдата с Ди, встала со стула:

– Могу. – Она сняла трубку-колокол с аппарата на стенке кабины, прижала к уху и буркнула в воронку: – Дайте три «бэ».

– Мы доставим вас наверх, как на крыльях, мэм, – заверил солдат. На Ди повеяло запахом воска для усов.

Вестибюль снова дрогнул от мягкого толчка. Улыбка солдата подувяла, но он глубоко вдохнул и снова заулыбался.

– Нет причин паниковать, – сказал он и большим пальцем потер свой шрам. Ди показалось, что он уговаривает скорее себя, чем ее.

– Доброе утро, сэр, – начала лифтерша. – Это с первого этажа беспокоят. К сержанту Гаспару подошла молодая леди с доставкой для вас из… – Женщина взглянула на Ди: – Мэм?

– Я работаю на производителя. Доставка для Национального музея рабочего. Мистер Ламм – куратор музея.

– Для Национального музея рабочего. В доставке партия стеклянных глаз. – Некоторое время лифтерша слушала, кивая, и вновь обратилась к Ди: – Ваше имя, мэм?

Сержант Гаспар улыбался, сверкая кончиками навощенных усов и глядя на Ди с высоты своего роста. Необходимую паузу обеспечил новый артиллерийский залп. Ди вдруг поняла, что ей не пройти сержанта Гаспара и Ванессу, даже если она наставит на них пистолет Гуччи: поднимется тревога, и ее перехватят на третьем этаже. Даже если она кинется бегом, ее догонят и арестуют, и она никогда не узнает, что сталось с ее братом. Неужели все, что ей суждено узнать от Ламма, – это история Саймона Джентля, «самого замечательного преступника», которого можно себе представить?

Эхо орудийного выстрела утихло.

– Мэм? – Между бровями сержанта появилась складка. Он немного подался к Ди: – Как вас зовут, мэм?

И тут Ди сообразила, что вообще-то у нее остался один козырь в рукаве.

– Симона Джентль, – ответила она. – Меня зовут Симона Джентль.

События, которые привели к свержению временного правительства Часть III

Генерал Кроссли мялся на пороге номера Ламма.

– Расскажите мне еще раз, как все произойдет, мистер Ламм!

Драматург сидел у стола, опустив свои многострадальные руки в миску с горячей водой.

– Взгляните в свою записку, друг мой, – отозвался он, глядя, как генерал достает из нагрудного кармана маленький листок, бывший его неразлучным спутником последние месяцы.

Когда они решили, что генерал готов, Вестховер написал Красное Письмо традиционным способом – малой берцовой костью кошки в качестве ручки и собственной кровью вместо чернил – и отправил его Кроссли. Этот метод контроля требовал большого напряжения и срабатывал только на слабовольных или очень больных, но они сделали ставку на Кроссли и не прогадали. Листок был измят и истерт до пушистости, красные символы и буквы едва угадывались.

– Что там сказано? – спросил Ламм.

– «Моя душа становится светом», – прочитал генерал, и его лицо разгладилось. – Верно. Это хорошо.

– Вы получите прелестный стеклянный домик с изумительными, изумительными видами…

Стеклянный дом фактически представлял собой шаровидную лампу, а тощая душа Кроссли не столько станет светом, сколько обратится в пепел. Лавры достанутся Ламму и его друзьям, которые купались в свете душ, как саламандры, омолаживаясь и возвращая себе силы, – но сейчас не было нужды вносить в генеральскую душу смятение лишними подробностями.

Мягкий глухой раскат донесся с северной окраины: заговорили пушки Гилдерслива.

– А что будет с моими людьми?

Разговор с Кроссли часто сворачивал на этот утомительный вопрос. Ламма потешало, каким безнадежно мрачным и унылым стал генерал (уныние – одна из причин, отчего души так хорошо горят), но последний оставшийся в живых глава временного правительства буквально дышал на ладан. Тянуть с перерождением было нельзя.

– С ними все будет в порядке. Мы же добавили к их форме новые наплечные знаки отличия, с треугольничками. Их души тоже станут светом – прелестными маленькими светлячками. А теперь, друг мой, поспешите же в свою комнату!

Вестховер, который молча сидел рядом с Ламмом, уставясь на огненно-оранжевый кончик своей сигареты, поднялся из кресла проводить генерала.

– Прощай, старое дерьмо, – сказал он, дружелюбно потрепав Кроссли по плечу, после чего выпихнул его в коридор и захлопнул дверь.

Δ

Генерал Кроссли, волоча ноги, дотащился до своего номера «3Ф» и вошел, не заботясь прикрыть за собой дверь. Он сверился с запиской, в которой появилась надпись: «Вырежи треугольник на своей руке».

Он спрятал листок и вынул складной нож, на ходу отогнув лезвие. Вытянув левую руку, он три раза полоснул по тыльной стороне запястья, образовав треугольник. Боли не было. Кровь выступила в порезах и потекла по пальцам, капая на пол.

Кроссли вытер лезвие о штанину, сложил нож и убрал в карман.

Он снова вынул записку, в которой появилась надпись: «Залезай на стул».

Посреди маленькой гостиной уже был выставлен стул. Петля свисала с трубы под потолком. Эти приготовления заранее сделал сам Кроссли, следуя указаниям письма.

Он подошел к стулу и встал на него.