Курьер смерти

Йенс открыл дверь и вышел из машины. Карина через секунду последовала за ним. Она еще не совсем пришла в себя, но комиссар знал, что может на нее положиться. Продолжать уговоры смысла не имело, надо было действовать. Нутром чуя неладное, он подошел к двери дома. Фрау Шольц дала ему телефон Виолы, и, пока они с Кариной сюда ехали, он несколько раз звонил. Трубку никто не брал, включался только автоответчик. По опыту Йенса, это не предвещало ничего хорошего. Он пока еще смутно представлял себе обстоятельства, сопутствовавшие убийству Сабины Шольц. Но если она поплатилась жизнью за попытку защитить лучшую подругу от сталкера, то что же могло угрожать самой подруге?

Найдя на домофоне фамилию Май, Йенс позвонил. Подождал, потом позвонил еще раз. Ответа не последовало.

Подъезд оказался незапертым, так что беспокоить соседей не пришлось. Полицейские вошли: комиссар Кернер впереди, его молодая коллега за ним.

Квартира Виолы находилась на четвертом этаже, с правой стороны площадки. Яркий придверный коврик с надписью «Добро пожаловать» лежал кривовато. На звонок в дверь никто не ответил.

Быстро переглянувшись с Кариной, Йенс просунул свое удостоверение между уплотнителем и дверным проемом, нащупал язычок замка и без особого труда вдавил его внутрь. Дверь была не заперта, а только закрыта. Йенс толкнул ее указательным пальцем левой руки, положив правую на рукоять пистолета.

– Полиция! Дома кто-нибудь есть? – крикнул он, не боясь спугнуть преступника, который теоретически мог до сих пор находиться в квартире.

Осторожно войдя в прихожую, комиссар и его коллега увидели на противоположной стене низкие обувные полки, заполненные кроссовками всех цветов радуги, пару летних курток на вешалке и пустую доску-ключницу в виде сердечка.

Йенс прошел чуть глубже и осмотрелся. Прямо перед ним была спальня. Виднелась белая кровать, застеленная голубым бельем. Косые лучи солнца проникали с улицы сквозь жалюзи.

Справа находилась ванная, дверь в которую тоже была открыта. Не сходя с места, Йенс увидел свое отражение в зеркале над раковиной. Сам он заглянул в спальню, а Карину знаком попросил проверить ванную. Ни там, ни там никого не оказалось.

Тогда они вдвоем вошли в гостиную, расположенную слева. В нише по правую руку была кухонька. Напротив – большое окно с задернутыми шторами. На маленьком деревянном столике всего в двух шагах от Йенса лежала картонная коробка из пиццерии. Судя по всему, неоткрытая.

Поскольку в квартире, очевидно, никого не было, он отпустил рукоять пистолета, подошел к столику и, взяв шариковую ручку, попробовал поддеть крышку коробки. Но просто так она не открылась. Чтобы заглянуть внутрь, нужно было вынуть клапан из прорези.

На остывшей нетронутой пицце лежал флайер службы доставки «Food2You» (Йенс такой не знал), к которому прилагались два сертификата на десять евро.

В кухне Карина нашла пеструю чашку с зеленовато-черной жидкостью и чайным пакетиком. Напиток, оставленный кем-то, успел завариться слишком хорошо. Сумочку, лежавшую на этажерке, Карина передала Йенсу. Там были документы Виолы Май (паспорт, водительские права, медицинская страховка) и кошелек, в котором оказалось чуть меньше сотни евро.

«Девушка покинула квартиру, не притронувшись к купленной еде и оставив дома все то, что люди, выходя, обычно берут с собой…» – подумал Йенс и вслух произнес:

– Где ее телефон?

– Позвони еще раз, – предложила Карина.

Он так и сделал. Из-под коробки с пиццей раздался звонок. Карина отодвинула ее. Экран смартфона горел, как сигнальный огонь.

6

Детство

Неприкаянность была для мальчика привычным состоянием. Он рос, не задерживаясь подолгу на одном месте и ни с кем не успевая сблизиться. Родители постоянно переезжали. Как несчастные кочевники, они нигде не пускали корней, а если и пускали, то сами же обрывали нежные молодые побеги.

На этот раз семья поселилась не в квартире, а в одиноком домике за городом, и пятнадцатилетний мальчик прекрасно понимал почему: здесь ночные крики и отвратительные дневные скандалы никому не будут слышны. Родители могли чувствовать себя свободно. Дом был старый и ветхий, но с большим количеством маленьких комнат, так что у мальчика впервые в жизни появилась собственная спальня, расположенная далеко от родительских, под крышей, – сырая и темная, с низким скошенным потолком. В первые ночи, когда мальчик слышал отцовские вопли, доносившиеся снизу, ему ужасно хотелось, чтобы мать, как раньше, прошла мимо его кровати – хотя бы просто так, не останавливаясь. Он скучал по тому движению воздуха, которое она производила, пробегая из комнаты в комнату, по ее запаху и даже по легкому подзатыльнику в наказание за щелканье языком.

Здесь, наверху, ничего этого не было, и мальчику стало казаться – так отчетливо, как никогда раньше, – что и его самого больше нет.

Он стал часто выходить из дома и пропадать до глубокой ночи. Родители не проверяли, спит ли их сын. Свободы у него было более чем достаточно.