Курочка ряба, или золотое знамение

– Ну спасибо тебе, – уже и забыв о толькошнем своем невесомом полете, уже прикидывая в уме, лучше ли побежать в магазин, занять очередь и смотаться домой за деньгами с тарой, или сначала домой, а потом уж в магазин, благодарно покивала Марья Трофимовна. – Народу-то сколько?

– У-у! – сказала товарка. – Весь город там. Но много завезли, директор выходил, всем, говорит, хватит, можно стоять. – И неожиданно понизила голос: – Сейчас за мылом бегу. Талоны мне на мыло продали. На десять печаток. Тебе не надо? А то сведу.

– Нет, мне не надо, – Марья Трофимовна с облегчением махнула рукой. – Я, как в шестьдесят втором, когда Карибский-то этот кризис был, два ящика закупила – до сих пор не измылила.

– У-у, тебе хорошо! – В голосе бывшей ее товарки прозвучали зависть и уважение. – А я, видишь, не додумалась.

– А песок нужен, – уже вся порываясь бежать, уже тяготясь их разговором, нетерпеливо переступила с ноги на ногу Марья Трофимовна. – Как без песка. Не с мылом же варенье варить. И ветчинную бы неплохо. Старик у меня ее любит…

– Ну, счастливо, – отпустила ее товарка.

– И тебе с мылом, – не забыла пожелать ей того же Марья Трофимовна и побежала к названному пятому магазину, не чуя под собой ног. Только теперь не чуяла она их совсем по другой причине, чем несколько минут назад: ну как не хватит все-таки, ну как не достанется – такая музыка звучала теперь в ней, и так громко звучала, что чуять ноги под ее гром никак было невозможно.

3

Марья Трофимовна, не чуя под собой ног, прибежала в магазин, заняла очередь и за песком, и за колбасой, дождалась надежного последнего, который пообещал ей не уходить и запомнить ее, сбегала, все так же не чуя ног, домой, вооружилась деньгами и тарой, прибежала обратно и, разыскав свое место в очередях, стала терпеливо стоять, время от времени разговаривая с соседками. Правда, теперь она очень даже чуяла свои ноги, потому что, бегая, несколько притомилась, но тут было свое правило, и она его применяла. «Я пойду посижу вон там», – говорила она стоявшему за собой и устраивалась то на подоконнике, довольно низко расположенном от пола, то на ящике на каком-то, то на приступке у подпиравшей потолок квадратной колонны – сидела и стояла в очереди одновременно.

Марья Трофимовна умела стоять в очередях. Сколько она помнила себя, столько и стояла в очередях, и не понимала, как это можно без них. Были, конечно, отдельные периоды в жизни, когда очереди становились короткими, а за некоторыми товарами и вообще исчезали, но это нетипичные были периоды, какие-то ненормальные, пугающие, и как только они кончались, сразу становилось спокойно.

Очереди тянулись через весь магазин, навстречу друг другу, одна в один конец его, другая в другой, слипаясь местами в единый человеческий ком, и время от времени это вызывало всякие недоразумения. Высокий тощий мужик с черными усами вдруг так и вскинулся:

– А ты откуда здесь взялся?! – и принялся отталкивать от себя круглого и брюхатого.

– Чего откуда?! – заорал тот, отбрасывая его руки. – Стою здесь!

– Какого хрена ты тут стоишь, когда я не отходил, а тебя здесь не видел!

– А я тебя не видел и тоже не отходил! Здесь я стою!

– Хрен ты у меня здесь стоять будешь! – взял круглого за грудки и отбросил его в сторону тощий с усами.

– Ах ты, падла такая, глиста желудочная! – бросился на него круглый, они схватились, люди шарахнулись от них, очереди двинулись, и, когда мужики, ни один не одолев другого, только пообрывав себе пуговицы на рубашках и выставив наружу волосатую грудную кипень, расклещились, то обнаружилось, что стояли они в разных очередях.

– Так ты же за колбасой! – уличающе закричал брюхатый.

– Ну и стой за своим песком, самогонщик драный! – так, будто это не он начал скандал, ответил тощий и отвернулся.

Марья Трофимовна сделала для себя из этой сцены вывод, что нужно бы сходить постоять в песочной очереди, давно там не отмечалась. Скажут вот, что не стояла, и не пустят, занимай тогда заново.

– Вот я, тут, я перед вами, – обрадовала она такую же, как сама, старуху, в отличие от нее никуда не бегавшую и, как встала, так словно и вросшую в свое место в очереди.

Старуха не протестовала. Только пожаловалась:

– Душно как. Умрешь, пока достоишь. Взопрела вся.

– Не говори, не говори, – подхватила для необходимого общения Марья Трофимовна, втискиваясь между тем для верности на свое место перед старухой.

Душно было, и в самом деле, несусветно. Никак магазин не был рассчитан на такую толпу. Слух о песке с колбасой гнал сюда все новых и новых людей, очереди, разбухнув, слипались в одну уже почти на всем своем протяжении. Но нечего было делать, что же было делать – надо было стоять.