Курочка ряба, или золотое знамение

– Ну дак, у тебя голова-то работает, нет? – сказала она. – Всякое дело чем делается? Инструментом. Какой инструмент придумаешь?

В глазах своего старого она увидела восхищение.

– Ну ты голова – дом Советов! – воскликнул он. И скомандовал: – Давай корыто!

Зачем ему нужно корыто, Маръя Трофимовна не поняла, но спрашивать не стала. Ее дело было разжечь его.

– И сечку! – добавил Игнат Трофимыч, когда она полезла на полку искать дубовое корыто, которое за многолетней уже ненадобностью было с горой заложено всякой всячиной.

И вот, подстелив на колени чистую белую тряпицу, чтоб, если вылетит какая крупица наружу, тотчас была бы видна, сел Игнат Трофимыч на лавку – как когда-то, в молодую послевоенную пору, когда ни о каких мясорубках и слыхом не слыхивали, – поставил на тряпицу корыто и, бросив на дно несколько половинок золотой скорлупы, занес над ними наточенный заново, направленный самым тонким бруском блистающий серп сечки. Марья Трофимовна, стоя рядом, взяла с фартука еще одну дольку и добавила к тем, которые положил он.

– Вот так в самый раз будет.

Будто всю жизнь рубила в корыте золотую скорлупу и знала, сколько ее нужно, чтоб в самый раз.

Кра-ак! – с мягким тупым звуком рассекла сечка попавшуюся под ее неотвратимый тяжелый серп первую дольку. Кра-ак! – разошлась на новые две части одна из вновь образовавшихся половинок.

– Дак пошло! – воскликнула Марья Трофимовна радостно.

– А чего ж не пойти, – усмехнулся Игнат Трофимыч. Словно бы это он имел всю жизнь дело с золотой скорлупой и без всяких наставлений Марьи Трофимовны знал, как обращаться с нею.

Но Марье Трофимовне было так радостно, так она была довольна – ну хоть запляши, что она не стала цапаться со своим старым, как сделала бы в любом другом случае.

– Пошло! Пошло! – только повторила она. И прихлопнула вместо пляса в ладоши.

Игнат Трофимыч, однако, имел настроение более деловое.

– Придумала, где мы его обнаружили, клад-то? – спросил он, ходя сечкой вверх-вниз с машинной уже равномерностью.

Марья Трофимовна вспомнила услышанное в магазинной толчее.

– Дак а стали в подполе приборку делать, камень бутовый тронули – а там ниша…

– Какая ниша, чего плетешь! У нас дому полсотни лет нет, сами и строили. Кто туда тебе клад подсунул?

Марья Трофимовна задумалась.

– Дак тогда в огороде нашли! – осенило ее. – Картошку окучивали. Вдруг – звяк, а там банка. А в банке…

– Это в каком музее ты из царского времени банку найдешь?

Марья Трофимовна снова задумалась. Но лишь на мгновение.

– А вон в кринку тогда, – указала она на соседнюю лавку с посудой. – Пойди гадай, какого она времени.

Игнат Трофимыч перестал тюкать и посмотрел на свою старую.

– Ну? Гадай, да? Они тебе гадать не будут. Они сейчас, вон по телевизору-то показывали, такие анализы стряпают, о любой вещи скажут, когда сделана.

Марья Трофимовна мучительно посилилась придумать что-нибудь еще, но ничего не придумывалось. И впервые, пожалуй, с того времени, как было явлено ей откровение, Марье Трофимовне сделалось словно бы тоскливо.

– Ой, дак че бы это изобрести, че бы изобрести… – забормотала она с невольной плаксивой интонацией.

– Ладно, – вновь принимаясь тюкать сечкой, остановил ее Игнат Трофимыч. – После тогда об этом думать будем. До песка, я вот смотрю, не смогу довести, пожалуй.

– А ты секи, секи, – вмиг переменившись голосом, увещевающее сказала Марья Трофимовна. – Терпение и труд все перетрут.

Однако же терпения с трудом оказалось недостаточно. Часа три, не меньше, просидел Игнат Трофимыч над корытом, лишь время от времени составляя его с коленей, чтобы направить тупеющее жало сечки, кое-какие кусочки и можно, пожалуй, было счесть за песчинки, но только кое-какие, а большая часть скорлупы, измельчась до известного предела, начинала уворачиваться от лезвия, выпрыгивать из-под него, будто живая, бей, не бей, а оставалась все того же размера – и никак это крошево не походило на песок. Игнат Трофимыч уже и извелся.

– А пестом ее! – осенило на этот раз новым инструментом Марью Трофимовну. – Как черемуху.

Игнат Трофимыч даже не стал думать, плохо ли, хорошо ли – пестом; лучше ли это будет, хуже ли – неважно, лишь бы сменить сечку с корытом на что-то другое.

Пест, однако, оказался совсем не пригоден для задуманного.

Золото в ступе под пестом не дробилось, а только плющилось. Игнат Трофимыч уж и сбоку подлаживался, нанося удар, и еще бог знает какие придумывал выверты, но нет – плющилось только, и все. Не черемуха была скорлупа, совсем не черемуха.

Сердце Игната Трофимыча не выдержало.

– А провались ты пропадом! – с грохотом составил он ступу с коленей на пол и встал. – Тут никакого терпения не хватит. Не знаю, что тут еще придумывать!

Но Марья Трофимовна не утомляла себя однообразной физической работой, и ее голова кое-что все же соображала.

– Знаю, че надо, – сказала она, поднимая ступу с пола и ставя на стол. – У Марсельезы надо ее машинку взять. Которая мелет-то все.

– Миксер, что ли? – не сразу, но все же понял Игнат Трофимыч.

– Ну, миксер. У нее там нож такой – размелет, подумать не успеешь. Я у нее была, видела – прямо не успеваешь подумать.