Куропаткин. Судьба оболганного генерала

• русские должны будут разбить германские войска на территории Восточной Пруссии, либо, в случае развертывания противника на левом берегу Вислы, наступать на Берлин.

Таким образом, еще до начала войны принятие столь однозначных и практически безвариантных обязательств уже заранее ставило русское командование в зависимое отфранции и заведомо невыгодное для себя положение, лишая самостоятельности принятия стратегических решений.

Почему Военное министерство и Генеральный штаб заведомо уступили Франции в военно-дипломатической игре и приняли на себя изначально невыгодные для страны обязательства?

Почему небезупречные, заведомо невыгодные для России договоренности по линии военного сотрудничества так легко санкционировал Николай II?

Все дело в накопленных, становящихся неподъемными миллиардных русских правительственных облигационных займах во Франции, которые правители России считали возможным ПОГАСИТЬ ЦЕНОЙ ПОТЕРЬ своих войск в угоду облегчения положения французской армии.

А между тем еще в 1892 году начальник российского Главного штаба, генерал от инфантерии Н.Н. Обручев, на основе безупречного, отточенного за десятилетия дара военно-стратегического прогнозирования, свойственного только единицам генштабистов, только тем, кого по праву можно и должно причислить к избранному клану военных МЫСЛИТЕЛЕЙ, предупреждал: «Нам надо сохранить за собой безусловную свободу действий, и потому в вопросе о совместных с Францией операциях, кажется, наилучшим будет ограничиться лишь общими обязательствами… начать военные действия».

Да и расстановка фигур на шахматной доске переговоров в Шантильи выглядела неравнозначной: представитель русского командования, коим был Жилинский, защищал аргументированные доводы российской Ставки перед действующими, облеченными всей полнотой военной власти и правом принятия окончательных решений главнокомандующими английской и французской армиями и, что не менее важно, – начальниками Генеральных штабов Англии и Франции. Два главкома и два начальника Генштаба против одного БЫВШЕГО начальника Генерального штаба и бывшего главнокомандующего фронтом, в настоящее время не имеющего никакой, кроме представительской, должности в армии, Жилинского, пусть даже и в паре с хитрющим военным агентом полковником Игнатьевым – явно неравноценные статусные позиции за круглым столом союзнической конференции, оставляющие Россию практически без шансов на успех.

В дипломатии, в том числе и дипломатии военной, априори существует принцип равенства партнеров по иерархическому положению в структуре органов законодательной или исполнительной власти государств, ведущих переговоры, как непременное условие соблюдения взаимного уважения и высокой вероятности понимания того, что международный диалог ПРОТОКОЛЬНО БЕЗУПРЕЧЕН: президент с президентом, министр с министром, председатель парламента с председателем парламента. А если к этому присовокупить особенность менталитета людей военных, где должности и звезды на погонах имеют определяющее субординационное значение, становится понятным, почему Жоффр, Френч и остальные представители союзников не могли воспринимать Жилинского иначе как заурядного офицера связи между штабами дружественных армий, пусть даже и в генеральском звании.

Представим, что русскую военную миссию во Франции возглавлял бы не Жилинский, а участник французской экспедиции в Сахару, кавалер трех орденов Почетного легиона, экс-военный министр, военный теоретик и мыслитель, разведчик Алексей Николаевич Куропаткин, с его наработанными десятилетиями связями среди французского генералитета и авторитетом.

Хорошо, пусть не Куропаткин. Но что мешало царю сформировать более солидную и представительную, облеченную полномочиями делегацию во главе с военным министром Поливановым, или Алексеевым – начальником штаба Ставки, или начальником Генерального штаба – генералом от инфантерии Михаилом Алексеевичем Беляевым? Неужели император, так много значения придававший внешней политике, находился в цейтноте для всестороннего обдумывания форс-мажорной ситуации на дипломатическом фронте, дабы попытаться из серии военных конференций в Шантильи извлечь реальную, долговременную выгоду для русской армии, верховное командование над которой он так опрометчиво на себя возложил?

Просчитывал ли Николай важность субъективного фактора, уникальность межличностных отношений в весьма специфической генеральской среде, возможность влиять или даже корректно ДАВИТЬ на союзников исходя из масштаба личности руководителя военной делегации в коалиции?

Не более уместен был бы мудрый и взвешенный Куропаткин на дипломатическом фронте вместо фронта Северного?

Но это только версии и варианты или размышления об упущенных возможностях…

Итак, русский план представители англо-британского союзного командования отклонили и пришли к общему, больше декларационному, чем конкретному, соглашению по следующим стратегическим вопросам: