Нас нес на запад легкий переменчивый ветер, и мы приблизились к мысу Рей только после полудня. Хотя в более защищенных водах море было уже спокойно, здесь оно все еще волновалось после только что пронесшегося шторма, тяжко вздымаясь и ворочаясь, словно северный ветер слишком бурным налетом лишь пробудил в нем мучительное желание. Ветер дул с кормы, и была сильная бортовая качка. Земля ползла мимо так же медленно, как солнце. Из длинных томительных часов кое-как все-таки составился день, и, когда последняя золотая полоска заката исчезла с поверхности гор, мы вспомнили предсказание чаннелского шкипера: «На западном побережье погода ясная, тумана не будет!».
Густой туман. По временам он расступается и тогда виден берег, изрезанный горными хребтами. Зрелище это внушает ужас, но полно зловещего очарования. Ничто не смягчает впечатления дикости и уединения. Если там, на берегу, и есть города или фермы, все они спрятаны в глубине заливов. Сколько-то лет назад в эти горы отправился некто, желавший в глуши исчезнуть для остального мира. Здесь он жил, ничем не выдавая своего существования, только изредка приходил в город за провизией. Здесь, в горах, он и умер. Держался он замкнуто, но дружелюбно, а если ему порой случалось навлечь на себя насмешки каких-нибудь нахалов, то в конечном счете всегда завоевывал уважение. Его прозвали Безумным Отшельником. Возможно, у него действительно было какое-то легкое помешательство, подтверждавшее это прозвище.
Впервые он появился в этих местах, уже перешагнув средний возраст, но за семь лет пребывания здесь почти не изменился. Только голова и борода побелели, а лицо приобрело от загара коричневый оттенок — больше ничего. Смерть его обнаружили охотники, которые как раз пришли в горы и наткнулись на его убежище и останки.
Дом или, вернее, хижина стояла на высоком выступе горы, откуда было видно море. Выстроенная из камней и торфа, она, по-видимому, обладала необходимыми качествами, чтобы противостоять и налетам ветра, и зимним холодам. Внутри было темно, так как дом имел лишь одно маленькое окно, обращенное к морю. У окна был пристроен стол, и на нем-то он и лежал, упав лицом на вытянутые руки.
Вещей в хижине почти не было, во всяком случае, ничего такого, что позволило бы установить личность этого человека. Не нашлось даже книги, которая помогла бы догадаться, кем он был.
Воспоминание об этом происшествии возникло у меня при виде пустынных гор, на которых в тот час лежал отпечаток какого-то особого величия. Я рассказываю об этом не только потому, что считаю воспоминания путешественника неотъемлемой частью его повествования. Услышав рассказ о смерти отшельника, я представил себе ее еще до того, как случайно узнал о его прошлой жизни.
На основании того, что знаю теперь, могу прибавить: думаю, нет ничего невероятного в том, что в последний миг своей жизни отшельник пламенной силой воображения, составлявшего весь его мир, вызвал в себе такое полное и острое ощущение счастья, что должен был воскликнуть: «Мгновение, ты прекрасно! Остановись!» И, выразив так свою волю к бессмертию, он умер и достиг его.
Никаких перемен. Густой туман, попутный ветер и гористый берег, возвышающийся стеной совсем рядом, но невидимый, как присутствие Иеговы. И днем и ночью нашими глазами был компас. Можно было бы усомниться в здравомыслии того, кто проложил наш курс так близко от берега. Но мы не сомневались. Короткие мгновения, в течение которых был виден берег, вгоняли в дрожь, но ведь для этого мы здесь и находились. Поскольку пребывание там-то тогда-то почти роковым образом связано с нашим теперешним пребыванием здесь, то будь мы склонны к философии, мы могли бы воспринять это как иллюстрацию к вечной проблеме о том, что пребывание где бы то ни было является лишь моментом продолжающегося движения. «Не бойся риска!» — вот что было бы для нас подходящим девизом. И как бы в подтверждение этого, мы поставили еще спиннакер, чтоб уж, если врезаться в берег, то на всех парусах.
Приближался конец моей утренней вахты. Мы находились в окрестностях бухты Бон и шли со скоростью 5 узлов при сильном волнении. Капитан сменил меня. Туман немного поднялся, открыв далекую полоску берега. В самой отдаленной его точке, там, где силуэт берега вырисовывался на фоне неба, виднелся мыс, который в отличие от близлежащих массивов опускался плавной вытянутой кривой, далеко выдающейся в море. Похоже было, что мыс там не кончался и что конец его терялся за дымкой горизонта. Было ли это обманчивое впечатление, вызванное формой мыса, или я видел правильно, но так или иначе, я сделал вывод, что поперек нашего курса лежит земля, и со всей убежденностью постарался обратить на это внимание капитана. Но он думал иначе. Тут нас снова окутал туман, и мы продолжали идти тем же курсом.