Ха! Я сижу в прогретой солнцем тени на пороге старого дома, перестройкой которого занимаюсь, и с улыбкой читаю эти предостережения. Последний день февраля, завтра — начало весны. Солнце еще низко, но светит уже почти с 6 до 6. С каждым днем оно все больше растапливает снег, размягчает коричневую землю. Ручьи полны, и воздух звенит от их журчания. Поют морские птицы. На моем уютном холмике, обращенном к югу, уже весна!
В марте все дни были, как этот первый, и даже лучше. Солнце подсушило землю и вызвало на свет из влажных участков почвы зеленые ростки травы. Я распростился с тяжелыми кожаными сапогами и бегал уже в легкой обуви. Дом был почти достроен и радовал глаз. Вокруг я поставил забор, сделал из шпангоута арочные ворота. Над входом в дом прикрепил вырезанную из дерева фигуру девушки. Прежде она украшала нос какой-то старинной шхуны. У нее были такие черные волосы, такая белая шея и такие румяные щеки, что она ни в чем не уступала первым красоткам Ньюфаундленда.
Почти ежедневно ко мне приходили гости из порта, по большей части старики, потому что вся местная молодежь охотилась на льду. Гости стояли подле меня на солнечном склоне и, должно быть, вспоминая свою молодость, рассказывали, какое это прекрасное место для весеннего гулянья.
— Ты погоди, вот когда вернутся с промысла ребята да начнут приходить сюда с девушками, уж тогда скучно не будет. Здесь очень рано появляются одуванчики. Нравятся тебе одуванчики? Вот это красота, когда они покроют здесь все до самой воды.
Мой дом стоял на отшибе, словно оглядываясь на город, оставшийся позади, на другой стороне гавани. Отсюда были видны суда, спокойно стоявшие на якоре: пока еще не началась суета перед отплытием к Лабрадору. На противоположном берегу виднелись холмы такие же, как мой, только более мрачные, потому что они были обращены на север. На моем холме между камнями попадались лужайки и в траве росли дикие ягоды. Когда они поспеют, тут будет полно ребятишек.
Гости мои были очень любезны и заботились о моих нуждах. Один притащил хлеб, пирог и молоко в бутылке из-под рома, другой пару козьих шкур, чтобы постелить на пол, третий, услыхав, что я сплю на голых досках, так как постель моя еще не прибыла, принес на голове перину и подушку, завернутые в парус. Я отпетый безбожник, но все воскресные вечера проводил в уютной методистской церкви вместе с моим плотником и приятелем Робертом Перси. В конце концов, почему не пойти, если это приятно? Там все очень приветливы, а от старых гимнов становилось тепло на сердце.
Вечером в воскресенье 29 марта я отправился с Робертом Перси в англиканскую церковь — церковь моего детства. Накануне местный священник нанес мне официальный визит и заявил на меня права. В этой церкви было уютнее, чем в большом молитвенном доме методистов, но нестерпимо скучно. Может быть, возвращение молодежи с охоты и оживит эти богослужения. Мы вышли из церквушки поздно вечером. Воздух был холодный, а небо все усыпано яркими звездами. За нашими спинами слева висел молодой месяц, только что собравшийся закатиться. Все это показалось мне на редкость красивым.
— Плохой месяц, — сказал Роберт Перси, — будет шторм. Гляди-ка, на него можно повесить рожок с порохом.
Действительно, тонкий полумесяц лежал почти горизонтально. Но я не хотел верить дурным предзнаменованиям и стал допытываться, почему он так думает.
— Эта примета никогда не обманывала, — ответил он.
Дома у него мы застали бабушку, одиноко сидевшую в кухне. Один ребенок спал в своей постели, старший был в церкви с матерью, а младшая, Грэйс, черноволосая и очень румяная, уснула на кушетке в кухне. Бабушка освободила нам место у печки. Это необычайно впечатлительная женщина: она сразу помрачнела, услыхав, что месяц лежит на спине. Вскоре вернулась жена Роберта Перси и приготовила чай. Каждый вечер в ее доме настоящий пир для меня. У нее такой вкусный хлеб! Тем более что мой недостроенный дом пока еще ожидает своего хлебопека.