Курс N by E

XXXIV

1000 г. н. э.

1929 г. н. э.

Вышеупомянутый разум тем временем занимался непосредственными проблемами плавания и питался различными фактами, относящимися к суше, морю и ветру, не только потому, что они ежечасно давали о себе знать, но и потому, что их природа, история и поведение были обозначены в лоцманском руководстве и на картах.

В общем и целом, препятствия, которые мы преодолевали во время плавания, были, учитывая наше снаряжение, не больше и не меньше тех, какие почти 1000 лет тому назад стояли перед Лейфом, сыном Эрика. Возможно, что наш бот обладал лучшими мореходными качествами, зато корабль Лейфа был больше. Мы шли на парусах; у Лейфа кроме парусов была дополнительная мощность. Неважно, что создает дополнительную мощность — мотор или люди. И то и другое равно можно считать факторами, способствующими безопасности плавания. В нашем распоряжении был компас, у Лейфа — Полярная звезда, солнце и вдобавок вся мудрость опыта многих поколений, позволявшая ему читать по звездам. Они служили ему достаточно хорошим руководством. Поэтому, если бросить на одну чашу весов двух неопытных матросов и кока, а на другую тридцать пять закаленных морем норманнов Лейфа, то тому, кто пускается в плавание через Девисов пролив, следовало бы предпочесть корабль Лейфа.

Весна высвобождает в арктических водах западнее Гренландии большое количество льдин, пакового льда и айсбергов, которые сносит течением к берегам Лабрадора и Ньюфаундленда. В июне и в начале июля у этих берегов полно льда, который частично прибивается к суше, частично уносится в море западным или восточным ветром. В течение этого времени лед образует непроходимый барьер между Лабрадором и открытым морем.

Вдоль восточного побережья Гренландии проходит полярное течение. Оно огибает мыс Фарвель и поворачивает на запад и на север, доходя почти до Готхоба, все время следуя за линией берега и забивая эти воды льдом: с конца марта и по август включительно. Это означает, что южные порты в этот период закрыты для навигации. Сам лед представляет не менее ощутимую опасность, чем если бы все рифы и мысы на побережье снялись со своих мест и носились вокруг по воле ветра и течения.

Проблема заключалась в том, чтобы одновременно избежать столкновений и с лабрадорским льдом, и со «сторис», как принято называть гренландский лед. С этой целью мы решили воспользоваться открытой водной полосой вдоль берега Лабрадора, которую расчистили для нас недавние юго-западные ветры, и на протяжении 80 миль держать курс на север до острова Раунд-Хилл, а оттуда на N by E до Готхоба. Итак, если днем будет светить солнце, а в течение коротких ночных часов луна и звезды, если удержится попутный ветер, если лед не будет выходить за пределы отведенных ему границ, тогда мы сможем оказаться в Готхобе быстрее — разумеется, по сравнению с вечностью, — чем успеешь сказать «Робинзон Крузо». Там мы и оказались, но какой ценой!

Благодаря нашим картам, мы точно знали места, в которые держали путь, вплоть до мельчайших подробностей береговой линии и промеров глубины, и так же точно, в градусах, минутах и секундах широты и долготы; мы знали, на каком именно из 16600160000 пересечений градусной сети, отражающем наши представления о Земле, находится тот железный болт с кольцом, к которому мы сможем пришвартоваться, если на то будет милость божья и соизволение датчан.

Зная это, мы знали то, чего не знал Лейф, и по сравнению с ним были почти богами.

XXXV

Суббота, 5 июля

Первый день в открытом море

В это, прекрасное утро 5 июля, по мере того как мы все дальше заплывали на север, близкий берег, золотисто-коричневый в лучах поднявшегося солнца, очень скоро начал отступать и превратился сначала в ряд синеющих вдали пиков, которые затем стали казаться островами и наконец — прощай, Америка! — исчезли совсем. Мы шли под крепчавшим ветром на всех парусах со спиннакером; измерение скорости показало 6 узлов. Затем появился туман. На часах восемь. Темнеет. Я становлюсь к рулю. Высчитав, что остров Раунд-Хилл у нас на траверзе, прокладываем курс в Готхоб на N by E.

Но тут ветер спал и в течение часа наступил штиль. Ни одного живого звука, ни легкого бурления и бормотания перекатывающихся волн, ни малейшего шороха в вантах — полнейшая тишина, только вялое поскрипывание бездействующего судна. И вокруг меня не темнота и не свет, а мутный сумрак, угрюмый и зловещий. Затем на севере встала стеной огромная бурая туча, которая начала расти и расползаться, пока не закрыла все небо. Внезапный порыв ветра рванул гик. «Ну, началось!» — подумал я.