Курс N by E

Я дошел до конца улицы, до того места, где она выходит из поселка и теряется в холмах. Там мне повстречались две девушки, которые как раз поворачивали обратно. Мы столкнулись лицом к лицу, и все трое расхохотались. Тогда я втиснулся между ними и, обняв обеих за плечи, быстро-быстро заговорил по-английски. В ответ они обрушили на меня поток эскимосской речи. И это вышло так глупо и забавно, что мы сразу стали друзьями. Девушки перемолвились друг с другом, после чего одна из них выскользнула из-под моей руки и убежала, а мы продолжали стоять, прижавшись друг к другу, среди спускавшейся темноты. Девушка глянула вдоль улицы и удостоверилась, что поблизости никого нет. Тогда мы повернулись и, держась за руки, бросились к холмам.

Однако в этих холмах ночью скрывается много глаз, и девушка робела. Поэтому я снял с себя белый анорак и засунул его под серый свитер. Теперь нас вряд ли можно было заметить.

Мы зашли очень далеко в холмы, перелезая через вершины, перепрыгивая через полные воды ямы. Моя спутница была проворной и молчаливой, как дикий зверек. Наконец добрались до укромного местечка, где земля сплошь устлана мхом. Это место было так хорошо укрыто нависшей скалой, что даже свет звезд, казалось, не проникал туда.

Случаются в жизни такие часы, когда весь мир кажется удивительно прекрасным, и тогда вся вселенная замирает, словно для того, чтобы сделать эту красоту еще более, острой. Мы лежали в темноте молча и ничего не видя. Казалось, будто вся в мире красота сосредоточилась в прикосновении.

О, еще очень нескоро мы, держась за руки, вновь появились на улице поселка. Кое-где горели лампы. В одном месте, где полоса света падала из окна на дорогу, мы остановились. При свете девушка вдруг заметила дырку в своем расшитом бусами воротнике и взглянула на меня с горьким упреком. Казалось, она сейчас расплачется. Я попытался выразить ей сочувствие. Скомкав деньги, я зажал их в кулаке, и, вытащив руку из кармана, не разжимая пальцев, протянул ее девушке. Но она, видно, разгадала мои намерения и отвернулась с оскорбленным видом. Я был посрамлен.

Тогда, приблизившись к ней и держа одной рукой разорванный край ее воротника, другой рукой я просунул деньги сквозь дырку. Она взяла деньги и, простив меня, улыбнулась.

XVIII

Западная Гренландия

Сентябрь

Сентябрь. Дни становятся короче, я отплываю на юг. Холодные ночи, укорачивающиеся дни. На юг и домой! Повторное посещение знакомых мест носит легкий привкус меланхолии расставания. Сейчас в Гренландии время расставаний: осень на носу, а за ней быстро последуют долгие темные зимние месяцы.

В воображении я строил себе дом во многих уголках Гренландии, так они были красивы и приветливы. Но одновременно с мыслью о том, как можно было бы вполне счастливо прожить здесь всю жизнь, в эти мечты закрадывалось воспоминание об иных местах — тоска по родине.

Мы с управляющим колонией Симони из Готхоба стояли у фальшборта моторной лодки и смотрели на голые холмы и гранитные горы, освещенные лучами заходящего солнца.

«Как красиво!» — воскликнул я невольно. И вдруг вспомнил о постоянной грусти Симони и всем известной причине ее. В течение многих лет жизни в Гренландии Симони не мог забыть луга и буковые леса Дании и все сильнее стремился возвратиться туда. В конце концов он стал выглядеть как человек, мысли которого всегда прикованы к чему-то далекому, недостижимому.

XIX

Кнуд Расмуссен

Восточная Гренландия

Рассказывают легенду об охотнике на тюленей из Алука, который никогда не покидал родные места. Он так любил поселок, где жил, что каждый раз встречал в штыки предложение отправиться куда-нибудь далеко на охоту. Следует сказать, что он никогда не испытывал нужды.

У этого человека был сын. Когда сын достиг зрелого возраста, то обнаружил, что ни разу не бывал за пределами Алука. Ему часто хотелось пойти с другими жителями поселка, отправлявшимися на охоту, но так как он очень любил отца, то не показывал своего желания. Иногда он пытался пробудить в отце склонность к путешествиям, но отец неизменно отвечал так:

— С того момента, как я высадился в Алуке, я, насколько помнится, никогда его не покидал.

Но каждый раз, когда все молодые люди отплывали к иным берегам и они оставались одни, сын становился молчалив.

Наступила середина лета. Отец не мог спать по утрам потому, что должен был видеть, как солнце встает над морем и лучи его будто раскалываются на айсбергах. Это зрелище производило на него такое глубокое впечатление, что он не мог оставить Алук.

Так проходили годы. Отец состарился и не в силах был уже охотиться на тюленей. Сыну приходилось ходить на охоту одному. Теперь он уже совсем не мог противиться желанию повидать свет. В один прекрасный весенний день он сказал отцу:

— На этот раз я намерен оставить место, где живу, и отправлюсь повидать новое в чужих краях.