Курс N by E

К вечеру похолодало, поднялся сильный ветер. В полумраке фиорда мы шли на моторных лодках, чтобы к ночи добраться до острова Касертак. Мы смотрели, как угасали на вершинах гор последние лучи солнца, как надвигалась темнота. Пристали к берегу, когда уже стемнело. Здесь, на узком уступе, позади которого возвышалась отвесная стена горы, нащупав на земле удобные для ночлега места, мы поставили палатки.

XIII

Норманские фермы

Уярагсуит-фиорд

На следующий день, около полудня, вошли в Уярагсуит-фиорд и издали увидели стоящие на равнине развалины. Фиорд мелкий, вода его мутна от ила ледникового потока, впадающего в фиорд. Мы стали на якорь на расстоянии доброй четверти мили от того места, где рассчитывали высадиться. Даже наша плоскодонка села на мель в нескольких ярдах от берега. Те, кто когда-то жили здесь, не были рыбаками.

Мне удалось отправиться к развалинам одному. Я предчувствовал, что у меня появится торжественное настроение, и мне не хотелось показывать его другим. Пробираясь сквозь разросшиеся кустарники, загораживавшие путь, я заметил, что стараюсь не поломать ни единой веточки и шагаю так осторожно, как будто в этих местах еще бродят духи некогда жившего здесь и погибшего племени.

Стены, наполовину скрытые зарослями кустов, имели в высоту восемь футов, с трех сторон они были глухие, но с четвертой имелся низкий вход. Я вошел. Там, где обвалились стены и торцовые фронтоны, лежали груды камней. Взобравшись на стену, я стал смотреть с высоты ее на весело освещенные солнцем пустынные горы и фиорд. Но мысли мои были полны тягостного раздумья, я предался воспоминаниям. Самый покой пейзажа, как в насмешку, усиливал впечатление, что местность эта покинута богом. Если б только шумела буря или лил слезы дождь, в этом было бы какое-то дружеское сочувствие тому, что здесь некогда произошло. «И ради такого забвения, — подумал я с горечью, — эти изгнанники покинули свои исландские фермы!» Мои мысли обратились не к надеждам, а к горестям, которыми, по-видимому, было отмечено их прибытие сюда. И все же один изгнанник остался дома.

Гуннар[30] в Исландии поехал верхом к своему кораблю. На пути к Маркфлите он погиб.

Он обернулся, посмотрел в сторону Лайса и на свою усадьбу на краю Лайса, и сказал:

«Прекрасен Лайс, таким прекрасным он никогда раньше мне не казался. Пшеничные нивы созрели для жатвы, луг мой уже скошен. Я вернусь назад, домой, и не уеду на чужбину».

Так Гуннар и сделал; и там его убили.

XIV

Горы и люди

Так, совершая экскурсии и путешествия, высаживаясь на берег, чтобы пройтись по поселку или взобраться на близлежащие холмы, осматривая все, ко всему прислушиваясь, я, наконец, добрался до семидесятого градуса на севере и шестьдесят третьего на юге. Мои ограниченные знания языка обостряли восприимчивость и служили щитом против зависимости от фактов, которые мне могли бы сообщить другие. Вследствие этого мой гренландский мир составляло то, что казалось мне существующим. К выводам, которые я решался делать, я приходил обратным путем, идя от следствия к причине. Все, что мне представлялось красивым, было хорошо. И если я считал улыбку эскимоса свидетельством душевной простоты, вежливость датчан к людям другой расы подтверждением достоинств их правления, а то и другое доказывающим, что жизнь в гренландском уединении — благо для человека, то мысли мои во всяком случае исходили из того, перед чем наука останавливается.

Как Гренландия богата всем! Уходил ли я в пустынные места, чтобы найти в формах гор основу абстрактной красоты или чтобы в одиночестве острее осознать факт собственного существования; поддавайся ли я, угнетенный и тем и другим, чувству стадности и ощущал потребность в любви и дружбе или в том, чтобы толкаться в толпе на гренландской танцульке, — все, все что нужно человеку, было здесь. И так же как горы были величественны, а океан безграничен, человек выглядел здесь таким, каким должен быть человек.

XV

Адам и Ева

Каждый день я уходил рано утром в горы или на берег с холстами и красками и в большинстве случаев оставался там до наступления ночи. Иногда проходил много миль, и это бывало тяжело. В полдень садился в каком-нибудь теплом, защищенном от ветра месте, жевал шоколад и печенье, размышляя о своем счастье или ни о чем не думая. Я отдыхал немного или ходил осматривать окрестности. Это были самые тихие, прелестные часы. Однажды в Северной Гренландии я зашел по берегу дальше обычного и наконец приступил к работе на широкой волнистой равнине между высоким горным хребтом и морем. День был ясный, свежий. В полдень, наслаждаясь пригревавшим солнцем, отправился погулять.

Я взобрался на холм, стоял на вершине, глядя на синий океан, и думал: «Вот я на краю земли, а океан — это абсолют. Поэтому здесь, у океана, можно жить вечно и ничего больше не желать».