Курская дуга

— Докладчик, рассуждая здесь о месте литератора в армейском строю, пытался утверждать, что я — поэт Седлецкий — стараюсь заглушить молодые голоса, отбить у начинающих авторов охоту к творчеству. Что я будто бы барин и, находясь в армии, не работаю, как говорят пулеметчики, «на полную железку». Но даже подполковнику Ветрову, обладателю столь подвижной фамилии, трудно угнаться сразу за двумя зайцами!

Синчило ухмыльнулся, но сейчас же принял строгое выражение.

— Я не рекламирую своей работы с начинающими поэтами, она у меня протекает порой незаметно, как подземный ручей. — Седлецкий сделал плавный жест, словно провожая невидимую волну. — Я хочу привести один пример, но самый яркий и убедительный… В гвардейской армии есть одаренный начинающий поэт Геннадий Крупчаткин. Не смотрите на меня с иронией, товарищ Солонько, я говорил, что вам придется краснеть, — вспыхнул Седлецкий. — Так вот… Приезжает Дмитрий Солонько в часть, где служит Геннадий Крупчаткин. Начинающий поэт обрадовался, он получит на месте квалифицированную консультацию, ему дадут ценные советы… Но увы! — Седлецкий грустно улыбнулся. — Я недавно встречал Крупчаткина… Что и говорить, помог Дмитрий Солонько начинающему поэту… Он его срезал под корень. Солонько сказал: «Ваши стихи далеки от поэзии так же, как переводная картинка от настоящей живописи. Вы поверили в свои поэтические способности, а их нет у вас…»

— А если это правда? Так почему же ее не высказать прямо? Человек займется другим, более полезным делом.

— Товарищ Грачев, кто выступает — вы или я? — нахмурился Седлецкий.

— Простите, а какой это Крупчаткин? Не его ли стихи печатались у нас в армейской газете? — заинтересовался Синчило.

— Конечно, его.

— Помню. Хорошие были стихи.

— Он очень способный поэт. А видите, что получается? В редакции Дмитрия Солонько многие знают как покровителя молодых талантов, а на самом деле он бесцеремонно расправляется с ними, убивает в них всякое желание писать. Где бы ни находился спецкор, ему нельзя зазнаваться. Надо всегда помнить, что ты представитель редакции! — на высокой ноте закончил свое выступление Седлецкий.

Вдали послышался тихий гул. Он быстро нарастал.

Низко над лесом проплыли связные самолеты, пошли на посадку.

— Не Тарасов ли прилетел?

— Может быть, и он.

— Странно… Пришло звено «кукурузников»…

— Это за листовками.

— Их забирают обычно утром или вечером.

— Что-то случилось.

— Тише, давайте послушаем!

Дмитрий подошел к столику, разговоры прекратились.

— Семен Седлецкий свою работу с начинающими поэтами образно сравнил с подземным ручьем, — очень спокойно сказал Солонько. — Но беда в том, что этот ручей так и не пробивается на поверхность.

— Правильно! — раздались голоса.

— Правда, Семен Седлецкий, — продолжал Дмитрий, — попытался представить нам как могучий родник поэзии творчество Крупчаткина. Подполковник Синчило печатал стихи этого автора в армейской газете, но он, очевидно, не знал, что тридцать одна строка принадлежит Седлецкому и только девять перу Крупчаткина.

— Это ложь, чепуха! — раздраженно воскликнул Седлецкий. — Надо знать стихи Крупчаткина…

— Последнее время этот автор заваливает нашу редакцию стихами, — сказал Ветров. — Он присылает их пачками.

— Давайте прочтем хоть одно стихотворение, — предложил Дмитрий.

— Надо прочесть!

— Пусть найдут стихи!

— Зачем? И так все ясно! — запротестовал Седлецкий.

— Читать — и никаких гвоздей! — настаивали Грачев с Бобрышевым.

— Я сейчас схожу в отдел писем, принесу… — Ветров вскочил, побежал по тропинке.

— Продолжайте, Дмитрий… — Синчило запнулся.

— Андреевич, — подсказал Грачев.

— Семен Степанович кричит: ложь, чепуха! — Солонько пристально посмотрел в глаза Седлецкому. — Но знает, что он неправ. Крупчаткин показывал мне авторский вариант стихов и вырезку из газеты. Ночь и день. Это литературная мистификация.

С шумом раздвигая ветки бузины, на поляну вышел Ветров. В руках он держал синюю тетрадь.

— Разрешите прочесть? — Ветров перелистывал тетрадь. — Я, право, не знаю, на каком стихотворении остановиться.

— Выбирайте любое!

Ветров открыл тетрадку наугад. Чтоб лучше слышать, Синчило приложил ладонь к уху.

— Песня про коня! — Ветров поправил очки и прочитал:

Что ты, конь ретивый,
Словно кот игривый,
Смирно не стоишь?
Потрясаешь гривой,
Нарушаешь тишь,
Гей, шуми, камыш!..

Взрыв смеха заглушил чтение.

Синчило с удивлением смотрел на Седлецкого, словно видел его впервые. На щеках Семена выступили багровые пятна, он покусывал нижнюю губу.

— Как видите, мы привели Седлецкому один пример… Но самый яркий и убедительный… — Дмитрий неожиданно замолчал, устремил взгляд на тропинку.

Из лесу вышел полковник Тарасов. Он шел резким шагом, лицо его было озабочено. Синчило и Ветров поспешили навстречу. Полковник положил фуражку на столик, выступил вперед.