Курская дуга

— Было, да сплыло… Я вчера, знаешь, какого сраму натерпелся? Начальник штаба корпуса генерал Черников сказал: «Вот он, Корениха, парторг разведчиков, полюбуйтесь, вся грудь в орденах и медалях, а контрольного пленного достать не может». А в блиндаже, кроме Черникова, и комкор и начальник политотдела армии полковник Ковальчук. Я стою и краснею. Полковник говорит: «Враг может каждую минуту перейти в наступление. А вы, Корениха, парторг да еще разведчик…» И тогда я шагнул вперед, взял под козырек и сказал: «Будет язык, приведем контрольного пленного. Это говорит парторг Корениха, кавалер четырех орденов. Так и будет!» Генерал Курбатов похвалил: «Вот это речь гвардейца-разведчика!» — Корениха достает карманное зеркальце и завернутую в тряпочку жженую пробку. — Ну, хлопцы, теперь так: пойдем в разведку — или голова в кустах, или фриц в руках! Не подведете?

— Не подведем!

— Так вот… — Корениха садится на землю, мажет жженой пробкой лицо и руки. — Вроде как трубочист… так оно незаметней…

— Скоро в разведку, надо и мне загримироваться. Разрешите, Остап Корнеевич, вашей пробочкой воспользоваться.

— Бери и зеркальце.

— Хорошо Байкодамову, к нему густой загар пристает… Слышь, Есет, ты черней спелой вишни, а нам с Остапом Корнеевичем без этой пробки не обойтись. — Рассматривая в зеркальце свое лицо, Жигалко вздыхает: — Если строго разобраться, то вчера из-за пустяка сорвалась разведка. Не мы виноваты — саперы.

— Немцы новинку применили.

— Какая там новинка, Есет, чепуха! Мы действовали неосмотрительно. Сами себя в лапти обули. Я этого сапера хотел за руку схватить, я с ним рядом лежал, да не успел. Перерезал он ножницами вместе с колючей проволокой гладкую, стальную, натянутую, как струна. Эх, мать честная! Как пошла она извиваться, шуметь. Затрезвонило проволочное заграждение. Тут немцы дали нам пить…

— Как же сапер не подумал?

— Перерезал он, Есет, нечаянно… Да нам от этого не легче… Мелочь разведку сорвала, — снимая сапоги и надевая парусиновые ботинки на веревочной подошве, кряхтит Жигалко.

— В разведке надо соблюдать одно золотое правило, оно всегда приносит успех, — замечает Корениха.

— Какое? — допытывается Байкодамов.

— Не делать того, чего ожидает противник.

— Я, Остап Корнеевич, вспоминаю многие вылазки: на Северном Донце, на Дону, под Сталинградом. Помните станицу Сиротскую, как мы в шугу на лодке Дон переплыли? По веревочной лестнице на скалу взобрались, часового сняли?

— Помню такой случай…

— Трудно там было, а на Курской дуге тяжелей… Куда разведчики ни ткнутся, всюду стена. Но мы ее все равно проломим! — И Жигалко, туго зашнуровывая ботинки, приговаривает: — Парусиновые, на веревочной подошве, но зато бесшумные. Пусть я буду не франт…

Уже при ярких звездах возвращается с НП лейтенант Синенко. С ним старший сержант Брагонин, солдаты Прохоров и Солбиев. Синенко спускается в землянку, зажигает свечу. Его молча окружают разведчики. Лейтенант достает из планшетки карту и, разгладив ее широкой ладонью, говорит:

— На переднем крае у противника появились новые сапы. Это сигнал: жди наступления! Внезапный удар — козырный туз гитлеровцев. Этот сильный козырь надо ликвидировать. Есть на войне большая тайна — день и час атаки. Мы, рядовые разведчики, сможем ее разгадать, если проникнем в расположение врага и захватим пленных. — Синенко снял с плеч маскировочную сетку, похожую на зеленую тину, бросил ее на скамейку. — Позавчера отличились полковые разведчики, вчера дивизионные, а мы, корпусные… — Он резко взмахнул рукой, встал. — Сегодня я наблюдал за районом наших действий и выбрал для вылазки одно подходящее место. Вы знаете высотку, которую называют Огурцом? Взглянем на карту… Вот она! Видите? — Синенко мизинцем обвел высотку. — Немного левее Огурца я заметил крутой изгиб в проволочном заграждении немцев. Днем он хорошо просматривается противником, а ночью при любом освещении остается в тени. — И лейтенант принимается подробно объяснять план внезапного нападения на гарнизон вражеского дзота.

В полночь разведчики лежали на нейтральной полосе у проволочного заграждения. У Байкодамова чуткий слух, острое зрение. Ночью он видит, как кошка, передвигается бесшумно, незаметно. И совсем не случайно лейтенант Синенко поручил ему снять часового у дзота. Абашидзе дал Есету свой острый кинжал. Сжимая костяную рукоять, Есет думает: «Вся колючая проволока заминирована. Немало на ней висячих «игрушек». Если попадешься в лапки этой «елочки», то она тебя разукрасит…»

Минеры уже проделали проходы, но в двух метрах от проволочного заграждения снова обнаружены мины.

«В темноте действуют ребята, а как ловко вывинчивают взрыватели», — восхищается работой минеров Есет.

На мгновение он забывает о минерах. В памяти возникает Зойка. Он отчетливо видит ее широко открытые, немного удивленные глаза, милый вздернутый носик и на правой щеке — родинку.