10 июля 1897 г., говорится в донесении английского консула в Басре, его посетил шейх Са’уд, сын убитого во время дворцового переворота в Кувейте шейха Мухаммада. В ходе состоявшейся беседы выражал надежду на то, что английское правительство «не оставит его на произвол судьбы». Со своей стороны — в случае перехода власти в Кувейте в его руки — «обещал отдать себя под британский протекторат»[284]
.Полковник Кэмбелл, английский политический резидент в Персидском заливе, докладывал, что турецкие военные гарнизоны на территории Кувейта никогда не размещались; что никаких финансовых или иного рода обязательств договорного характера у Кувейта перед Портой не имелось. Напротив, турки платили шейхам Кувейта, «присматривавшим за безопасностью судоходства в устье Шатт-эль-Араба».
В отношениях с Портой, докладывали дипломаты Российской империи, шейх Мубарак соблюдал все приличия «лояльного Турции арабского шейха». И едва бы решился нарушить сложившиеся отношения, если бы Порта не задалась мыслью усилить давление на Кувейт, имея в виду подмять его под себя. Если бы турецкое правительство не стало «открыто вмешиваться» в этих целях в межплеменные разногласия и междоусобицы арабов, и «подстрекать против шейха Мубарака племена Джабаль Шаммара»[286]
. Затем, сообщает посол Российской империи в Константинополе И. А. Зиновьев, Порта пошла еще дальше — «сделала, было, попытку ввести в Кувейт небольшой турецкий гарнизон». И, наконец, направила в Кувейтскую бухту «канонерскую лодку, командир коей передал шейху Мубараку приказ султана явиться в Константинополь». Следствием всего этого, резюмирует посол, и стало «сближение шейха Мубарака с английскими властями, с коими, как должно полагать, он вошел в тайное соглашение»[287].Придя к власти, шейх Мубарак ясно дал понять туркам, что Кувейт — это автономный от Османской империи, независимый удел, заинтересованный в поддержании с Портой отношений дружбы. Турки же, напротив, полагали, что «права» на Кувейт у них имеются. Более того, пытались, и не раз, демонстрировать это конкретными действиями. Так, в феврале 1897 г. направили в Кувейт непринятого там офицера карантинной службы. Тем самым турки имели в виду, во-первых, протестировать, по выражению кувейтских историков, «силу воли Сабахов». Во-вторых, — если все пройдет гладко, — направить туда, вслед за ним, и других своих представителей, таможенных, скажем, и портовых. И, таким образом, плавно, шаг за шагом, ввинтиться в структуру тамошней власти.
Преследуя эту цель, турки настоятельно рекомендовали шейху Мубараку принять у себя назначенного ими начальника Кувейтской бухты, с приданными в его распоряжение пятью турецкими солдатами. Задача его миссии состояла в том, чтобы поставить работу кувейтского порта под контроль турецких властей в Басре[288]
. Но и эта их затея не удалась. И эту «метку» присутствия турецких властей на территории Кувейта, как шутили искренне уважавшие шейха Мубарака российские дипломаты, турки поставить не смогли. Шейх Мубарак отказался даже повстречаться с прибывшей в Кувейт турецкой командой. Распорядился передать им — для информирования турецких властей в Басре и Багдаде, — что никаких дел с «соседями», которых он чтит и уважает, по вопросам внутреннего управления своим уделом иметь, однако, не желает.В ноябре 1897 г. Кувейт посетил английский корабль «Pigeon» («Голубь»). В беседе с командиром (6 ноября), капитан-лейтенантом Моубрайем, шейх Мубарак информировал его о том, что получил на днях письмо от правителя Бахрейна. Из него следует, сказал эмир Кувейта, что британский протекторат даровал землям Бахрейна «мир и тишину», а потому и он хотел бы встать под защиту Британской империи.