Кувырком (ЛП)

Но что-то в лице пацана… не позволило мне так поступить. Выражение глаз ‒ смесь отчаяния и горечи. Малец надеется на мои помощь и сострадание, но в то же время ненавидит свою нужду в них. Есть в этом мальчике некая невинность, в отличие от потрепанных беспризорников. Что-то в нем говорит мне: его еще можно спасти.

И что парень того стоит.

Поэтому я лохмачу его волосы, разыгрывая спектакль.

‒ Я же говорил, что поймаю тебя.

Ноблеки смеется.

‒ Неужели кто-то действительно доверил тебе ребенка? — смотрит на мальчика. — Соболезную.

Тот вздрагивает. Быстро, почти незаметно. Но я улавливаю.

Ноблеки пихает меня локтем и шутливо спрашивает:

‒ Сколько берешь? — У него самого пятилетний ребенок. — Если в ближайшее время я не свожу Эми куда — нибудь поужинать, она со мной разведется.

Качаю головой.

‒ Разовая сделка. Дети — это не мое.

Полицейский разворачивается.

‒ Ладно, увидимся, Бекер.

‒ Не унывай, — желаю на прощание.

Как только Ноблеки оказывается вне зоны слышимости, оттаскиваю мальчишку в сторону от края тротуара, поближе к зданию. Вытянув руку, требую:

‒ Верни.

Малец закатывает глаза и, выудив мой кошелек из рюкзака, отдает. Вряд ли у него было время что-то вытащить, но все равно проверяю наличные и кредитки.

Довольный, кладу кошелек в карман.

‒ Как тебя зовут?

Он пронзает меня сердитым взглядом.

‒ Ты коп?

Качаю головой.

‒ Адвокат.

‒ Я Рори.

‒ Рори, а дальше?

‒ Мак-Куэйд.

Оглядываю мальчишку. Белая рубашка с фирменными пуговицами, бежевые брюки — форма частной школы. Кеды за двести пятьдесят долларов и рюкзак марки «J.Crew». Возникает вопрос:

‒ Зачем ты стащил мой кошелек, Рори Мак-Куэйд?

Пинает тротуар.

‒ Не знаю.

Ну конечно, не знает.

Малец приподнимает плечи.

‒ Наверное, хотел посмотреть, смогу ли.

И тут я задаюсь вопросом: что, черт возьми, мне теперь с ним делать? Спасти его от системы кажется правильным, но нельзя позволять улизнуть, избежав ответственности. Рори следует усвоить, что дурацкие выходки имеют последствия, серьезные, и понять это он должен сейчас. Иначе, почувствовав безнаказанность, в будущем может совершить гораздо худшие поступки, за которыми последует более суровое возмездие.

Машу рукой в сторону конца квартала.

‒ Окей, пошли.

Рори не двигается с места.

‒ Никуда я с тобой не пойду. Может, ты педофил.

Хмурюсь.

‒ Я не педофил.

‒ Все растлители малолетних так говорят.

Мои брови взлетают вверх.

‒ Смышленый карманник, да? Отлично. Мне сегодня везет. — Снова показываю в сторону конца квартала. — Я отвезу тебя домой. И расскажу твоим родителям, что ты сделал. А они пусть сами с тобой разбираются.

Мою мать тоже часто навещали по подобным поводам — учителя, школьные психологи, великодушные полицейские. Это никак не влияло на мой норов или плохое поведение, но мама всегда была признательна, если ей сообщали, что вытворяет сын. Хоть и не могла с этим ничего поделать, ибо слишком много работала.

Рори мрачнеет.

‒ В этом нет необходимости. Я больше не буду воровать.

‒ Все воришки так говорят.

Он издает короткий сухой смешок. Но все еще колеблется.

‒ Слушай, парень, либо я везу тебя домой, и ты получаешь нагоняй от родителей, либо зову обратно офицера Ноблеки. Выбирай.

Снова пинает тротуар и тихо чертыхается. Затем поправляет рюкзак на плече и встречается со мной глазами:

‒ Где твоя машина?

Когда подходим к моему «мустангу», Рори забирается на заднее сиденье и без напоминания пристегивает ремень. Называет свой адрес — всего в шестнадцати километров от города, и мы отправляемся в путь.

‒ Тебя на самом деле зовут Бекер? — интересуется мальчик через несколько минут. Ловлю его взгляд в зеркале заднего вида.

‒ Да, Джейк Бекер. — Теперь я задаю вопрос: — Сколько тебе лет, парень?

‒ Через пять месяцев будет десять.

Медленно киваю.

‒ То есть девять.

Он ухмыляется.

‒ И ты говоришь, что это я смышленый.

Остальное время поездки ведет себя тихо, уставившись в окно. Но когда мы сворачиваем на автостраду Рок — Крик, где вдоль дороги тянутся огромные древние дубы, названия улиц сменяются на Уайтхэвен, Фоксборо и Гэмпшир, а на подъездных дорогах появляются ворота, Рори мрачнеет. Угрюмость исходит от него задумчивыми, враждебными волнами, проявляется в сжатых руках и напряженных плечах.

‒ Они же не станут наказывать тебя чересчур строго?

Имею в виду его родителей. То, что Рори хорошо кормят, на нем чистая одежда и нет синяков, не значит, что дома его не ждет что-то ужасное.

‒ Нет, ‒ отвечает без страха. — Со мной все будет в порядке.

Когда подъезжаю к дому Рори, автоматически открываются ворота из кованого железа. Широкая подъездная аллея, окруженная фонарными столбами и вишневыми деревьями, изгибается подобно подкове. Особняк в величественном георгианском стиле полностью отреставрирован — все четырнадцать окон с черными ставнями и белыми лепными рамами. Рядом гараж на три автомобиля и большая лужайка, огороженная стеной из натурального камня и ярко — зеленым кустарником.

Глушу мотор и смотрю на здание, размышляя, не хочет ли мальчишка обмануть меня.

‒ Ты здесь живешь?

‒ Да.

‒ Ты, типа, сын садовника?

Рори недоуменно хмурится.

‒ Нет, это дом моих родителей. — Потом тихо добавляет: — Был…