Кузены

Слезы наполняют мои глаза и текут по щекам. С прошлого месяца, когда отец огорошил нас новостью, я так и не плакала по-настоящему. Сначала потрясение оказалось слишком велико, чтобы хоть как-то реагировать, а потом, как всю свою жизнь, я просто подстраивалась под папу. Он не желал об этом говорить, и я тоже молчала. Вообще, он держался так, как будто не сам причинил горе нашей семье, а просто с нами вдруг случилась какая-то непредвиденная неприятность, которую никак нельзя было предугадать или предотвратить. Мне понадобилось оказаться за три тысячи миль от него, чтобы понять, как это чудовищно неправильно.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки, но вместо этого у меня вырывается громкое рыдание.

– Ой. Ой, ну не надо. Все, э-э… все образуется, – уговаривает Милли, но я реву только сильнее. – Подожди, у меня где-то был платок…

До меня доносится, как она роется в сумке, потом ее голос, уже с ноткой отчаяния:

– Нет, платка нет! Вот, есть тряпочка для солнечных очков. Она тоже удобная, мягкая. И чистая. Практически. Дать?

Я беру, смеясь сквозь слезы, и утираю глаза.

– У тебя и правда ужасно получается.

– Ну, зато ты улыбнулась. Хоть немного.

Милли берет мою руку в ладони. Энергичное пожатие скорее подходит для формата предвыборной кампании, чем для утешения, но я не обращаю внимания.

– Мне правда очень жаль, – искренне говорит двоюродная сестра. – И ты ни в чем не виновата. Совершенно естественно было хотеть, чтобы два дорогих тебе человека поладили.

– Еще как «поладили», – глухо говорю я. – Хуже всего то, что я думала – они только из-за меня друг другу симпатизировали. Как можно быть такой жалкой?

– Да уж, – говорит Милли. Я снова бросаю на нее укоризненный взгляд, и она добавляет: – Я думала, ты про нее. Типичная «разлучница». Да и дядя Адам не лучше – явный кризис среднего возраста. Банально до тошноты.

Я смаргиваю вновь выступившие слезы.

– Все пошло наперекосяк. Я чувствую себя такой виноватой, что не могу нормально общаться с мамой, хотя она миллион раз говорила – я здесь ни при чем. Бросила плавание, потому что не в силах быть рядом с тренером Мэтсон. И, наверное, уже не вернусь. Даже не представляю, что будет в следующем году, когда все в команде узнают. Пока еще никто в школе не в курсе…

Включая Томаса. Я хотела ему рассказать, но никак не могла выбрать удобный момент. Не знаю точно, что это говорит о наших отношениях – я призналась во всем двоюродной сестре, которую знаю пару недель, и не поделилась со своим парнем, с которым мы вместе уже четыре года, – но, возможно, как раз здесь кроется причина нашего молчаливого разрыва.

– И что дальше? – спрашивает Милли. – С ребенком и вообще?

– Ну, она собирается его оставить. Так что где-то осенью у меня появится маленький брат или сестра – по отцу. Он всегда хотел сына… – Милли сильнее сжимает мне руку, приободряя. – И я сомневаюсь, что брак родителей это выдержит. Не представляю, как они смогут дальше жить вместе. А раз папа отказывается искать нормальную работу и обеспечивать себя, то… в худшем случае, видимо, моя тренер по плаванию станет заодно и моей мачехой.

От одной мысли меня всю передергивает. Немного придя в себя, я бросаю на Милли виноватый взгляд.

– То есть я знаю, у тебя тоже мачеха и все такое, но…

– Это совсем другое, – поспешно отвечает та. – Там никаких измен не было. Папа встретил Сурью уже после того, как они с мамой развелись – не по его инициативе.

Я опускаю голову.

– Что с моим отцом не так?! Он мог бы добиться куда большего! Как доктор Бакстер сказал – такой потенциал, и растрачен впустую. На выходе – пустой звук.

– Да, понимаю, – откликается Милли. – Я чувствую то же к маме. Ну, она, конечно, не настолько ужасна, как твой отец, но она такая… холодная. Никого к себе не подпускает. Папа никогда не мог ей угодить, а он ли не старался! Я обычно даже и не пытаюсь. Если уж ему не удалось, то у меня вообще никаких шансов. Он куда добрее меня и терпеливее.

Еще раз сжав мою ладонь, она со вздохом откидывается назад и опирается на локти.

– Что-то с нашей семьей не так, и очень здорово.

Простая истина ее слов звучит для меня неожиданно. Конечно, я всегда знала, что Стори сложно назвать обычной, нормальной семьей, но в этом мне чудилось нечто… романтичное, что ли. Правда же в том, что мой отец, его братья и сестра – все они просто жалки. Он разрушил нашу семью из-за глубоко укоренившейся потребности чувствовать себя особенным, ничего для этого не делая. Тетя Аллисон оттолкнула мужа и держит на расстоянии Милли. У дяди Андерса такие ужасные отношения с собственным сыном, что тот назло ему заплатил самозванцу, лишь бы не ехать на остров самому. О дяде Арчере вообще годами ничего не слышно кроме того, что у него одна зависимость сменяется другой. На секунду я жалею, что сбросила звонок. Сейчас я сказала бы отцу: «Ты должен взглянуть в лицо тому, из-за чего бабушка от тебя отвернулась. Пока в тебе осталось еще хоть что-то от того человека, которым ты мог стать».

Конечно, это было бы бесполезно. Отец свято верит, что он непонятый гений.