Кузены

Неужели решусь? Я правда способна на такое? Все еще сомневаясь, я хватаюсь за подоконник. Здесь, на острове, я совсем забросила физкультуру и успела потерять мышечную силу, но подтягивание мне всегда хорошо давалось.

Сделав глубокий вдох, я приподнимаюсь на руках – к собственному удивлению, довольно легко. Ноги перебирают по стене, пытаясь найти опору. Ладони чуть не соскальзывают, но мне удается перебросить одну вперед и ухватиться за внутренний край подоконника. Это дает возможность подтянуться дальше. Некоторое время я лежу животом на окне, пытаясь отдышаться, потом пролезаю в комнату.

Оказавшись на полу и пригнувшись, я разминаю ноющие кисти. «Что, папа, – думаю я, поднимаясь, – сильные руки тоже иногда могут пригодиться?»

Понятия не имею, в какой части дома я. Стащив кроссовки и оставив их у окна, я босиком шлепаю к двери. Бесшумно пробираюсь по коридору, замирая после каждого шага, и наконец оказываюсь у лестницы. Здесь я задерживаюсь надолго, чутко прислушиваясь, нет ли кого наверху, но оттуда не доносится ни звука.

Осторожно, легко ступая, поднимаюсь по ней, пока не добираюсь до площадки. Вокруг такая тишина. Немного осмелев, я начинаю шагать быстрее. Возможно, мне повезло и дома никого нет.

Взобравшись по следующей лестнице, круче и у́же первой, я останавливаюсь перед дверью на самом верху. Обхватив ручку, я медленно поворачиваю ее до конца. Под нажимом створка открывается с чуть слышным скрипом. Я оглядываю широкий коридор: комнаты идут по обеим сторонам. Сердце у меня начинает стучать быстрее – кажется, мне удалось отыскать черный ход к спальням. Как раз то, что нужно, – чтобы наверняка взять что-то из личных вещей бабушки, надо попасть в ее покои.

Бесшумно приблизившись к первой двери, я резко распахиваю ее и переступаю порог. И сразу же понимаю, что комната уже давно необитаема, – по какому-то затхлому, заброшенному духу. Старомодные занавески и постельное белье не меняли, кажется, много лет. На кровати красное одеяло с надписью большими белыми буквами «Школа Мартиндейл», в углу две клюшки для лакросса…

Стоп. Уж не папина ли это комната?! Прокравшись внутрь, я замечаю на стене у окна фото в рамочке – то же, что видела в кондитерской: отец с бабушкой держат уродливую картину и улыбаются в камеру. Я впиваюсь взглядом в руку, на которой отчетливо видно большое родимое пятно.

– Отличный снимок, не правда ли?

Резко обернувшись, я вижу в дверях бабушку – или кто она есть на самом деле. Сперва в глаза мне бросается только то, что на сей раз она одета куда скромнее и без перчаток. И только потом я замечаю у нее пистолет – маленький, с перламутровой рукояткой, такой красивый, что даже не подумаешь…

– Нет-нет, он настоящий. И заряжен, – говорит женщина, делая шаг в комнату. – Когда две пожилые леди живут одни, осторожность не помешает.

Она смотрит на меня почти с сочувствием.

– Ты правда думала, что мы не получаем предупреждение, когда ворота открываются?

Я облизываю вдруг пересохшие губы.

– Так что – вы… специально меня впустили?

– Я даже сама открыла тебе окно.

Какая же я дура!

– Ну, в общем, вы меня поймали. – Мне удается выдавить виноватый смешок. – Я только хотела еще раз взглянуть на это место. Попробовать отыскать комнату отца. И, раз у меня получилось… я сейчас просто уйду.

– Нет. – Она делает ко мне еще шаг, и сердце у меня обрывается. – Я вчера все думала, успела ты рассмотреть мою руку или нет. Видимо, все-таки да?

Парализованная ужасом, я не могу даже кивнуть.

– И вот ты здесь. Дочка Адама… Было бы драматично, если бы я подстрелила тебя прямо в его старой комнате, приняв за грабителя, не правда ли?

– Я рассказала другим, – выпаливаю я как можно убедительнее. – О том, что видела. Всем: дяде Арчеру, Милли, Джоне и…

Бабушка, Милдред, склоняет голову набок.

– И поэтому ты здесь совсем одна?

Внутри все холодеет. Мне удалось послать только одно сообщение дяде Арчеру, и вряд ли он понял его смысл.

– Что вы сделали с моей бабушкой? – дрожащим голосом спрашиваю я.

– Ничего.

Ответ звучит без малейшего промедления и так уверенно, что я сразу понимаю – это правда.

– Она умерла по естественным причинам двадцать четыре года назад. Я нашла ее здесь. Она любила проводить время в комнате Адама после его отъезда. – Глаза женщины сверкают. – Тот всегда был любимчиком, хотя меньше всех уделял матери внимание.

– Вы Тереза, – догадываюсь я. Она даже не отрицает. – Но… но тогда другая Тереза…

Она не спешит удовлетворить мое любопытство.

– Так странно… – задумчиво говорит она. – Я отняла у Адама все, что только могла, но этого по-прежнему, кажется, недостаточно. Может быть, будет справедливо забрать у него единственного ребенка?

Сердце уходит у меня в пятки. Я уже готова выпалить: «Я не единственная!», когда она добавляет:

– В конце концов, он ведь забрал моего.

Мир словно переворачивается у меня перед глазами.

– Мой отец… убил вашего сына?

– В каком-то смысле.

Громкий треск заставляет нас обеих вздрогнуть. Я инстинктивно подаюсь к окну, но замираю от окрика Терезы:

– Стоять!