Кузнец

На том и порешили. Я опять занимался с бойцами. Строились, чтобы стрелять залпами, чтобы бить пиками. Чтобы было удобнее вести занятия (да и командовать), назначил я десятников и пятидесятников. Точнее, назначил-то Хабаров, а я ему просто людей предложил. Наделали мы еще штук двадцать щитов. На заряжание ружей люди уже меньше минуты тратили. Пушкарей гонял своих, сам учился вместе с ними, и с казаками тоже, лишним никак не будет. В общем, эффект неплохой.

Но для меня важнее было, что дружба у нас растет. Не со всеми, но со многими. С моими закадычными друзьями Макаром, Тимофеем и Трофимом мы уже давно были ближе, чем кровные братья. Постепенно и хитрый Степан вошел в этот кружок. Он, конечно, постарше и из другой песочницы, но после того, как он принял наш поход, как свой, пользы от него было много. И в хозяйстве он был мудрее нас всех, да и с людьми умел ладить.

В общем, даже якутские казаки и охочие стали с нами заниматься: видимо, не понравилось им, как их дауры выстреливали. Опять же, не все: Степка Поляков отговорил, кого мог. Ну, тут уж бог ему судья. Насильно мил не будешь. Эх, свернул бы я этому петушку шею, но Хабаров запретил.

В свободное время делали щиты, мастерили пики. Соорудили кузню. Стал я без торопячки ружья чинить, замки переделывать. Город мы тем временем и совсем обжили. Не только стены обновили, но и укрепили их кое-где двойным рядом. Поставили раскаты (платформы для пушек). Правда, установили только одну пушку, а две другие я использовал, чтобы натаскивать пушкарей. Дом сложили для приказчика даурской земли. Не дворец, конечно, но вполне себе большой дом.

Я решил, что мне нет смысла жить отдельно. Сладили избу вместе с пушкарями. Специально сделал ее побольше, чтобы вечерами народ собирать. Я, конечно, не идеолог, но понимал, что уверенность у людей часто больше пороха значит. Вот и разговаривали мы разговоры. Тоже польза была немалая.

Тем временем зима совсем настала: снег лег глубокий, реку сковало (кстати, не такая широкая она в тех местах, и остров посреди реки). Лед был не до дна, но прочный – метра полтора-два. Морозы стояли лютые. Хорошо, что печи были. А кое-где – например, у меня и у Хабарова – у печей были трубы, и дым не выедал глаза. Знай не забывай дрова подбрасывать.

Но про затаившихся до времени дауров не забывали: на стенах всегда стояли сторожа (хорошо, что теплые тулупы да шапки с рукавицами мы загодя заготовили). Собственно, дауры нам и не давали забыть про себя: то на рыбаков нападут, что на лед пойдут свежую рыбку добыть, то охотников обстреляют. Наши, конечно, отстреливались, но дауры, выпустив десяток стрел, бросались врассыпную и исчезали. Правда, близко к крепости они не подходили.

А жизнь в ней продолжалась неспешная. Хабаров куда-то посылал гонцов, несколько раз куда-то выезжал с десятком казаков, вооруженных по максимуму, и наконец вернулся довольный.

По его словам выходило, что нашел он нам союзников. То есть он их еще в прошлый раз нашел, но сами они на встречу не пришли. Оказалось, что на них напали. Они отбились и к весне подойдут к нашей крепости. Хабаров называл их «солоны» и «хамниганы», или «конные тунгусы».

Солоны уже несколько раз восставали против богдойцев (то есть маньчжуров), но безуспешно. В последний раз они восстали вместе с даурами, но маньчжуры смогли их рассеять, а дауры предали. Теперь солоны горели местью. Хамниганы же воевали с даурами уже больше века. По их словам, всегда. Воины они не особенно сильные, но это конные воины, лучники. Лишним не будет. И числом они сильны, не меньше тысячи. Пока же остается ждать.

За всю зиму случилось только одно происшествие. Точнее, как я бы сказал в прошлой жизни, один срач. Хлеб, который захватили в двух городищах, был разделен по числу бойцов. Выходило изрядно – не только зиму перезимовать, а еще год потом есть.

Только есть такая пламенная страсть, называется пьянством. Наши попутчики перегнали всё в брагу и самогон. Дело хорошее. Я тоже немного нагнал: кузнец я или нет? Змеевик отковал не хуже заводского, самогон настоял на таежных ягодах. Получилось супер. Только никто из наших не забывал, что им еще зимовать.

Попутчики же у нас – птицы вольные, пропили весь свой хлебушек, рыбы и мяса не заготовили. И когда голод припер, пришли к Хабарову «свою долю» требовать. Я как раз у приказчика земли даурской сидел. Пришли, глотку дерут, кулаками размахивают. Хабаров долго смотрел на всё это безобразие. А потом и говорит:

– Не подсобишь ли, брат Кузнец?

– Что хотел, Ярко?

– А выкини их отсюда, коли говорить по-людски не умеют.

Я встал во весь рост. Взял двух дебоширов за шкирки, поднял, стукнул друг о дружку. Потом аккуратно на пол поставил. Они и сползли. Остальные присмирели.

– Так что хотели?

– Дай хлеба, Ерофей.

– Так вам долю выдали. Где ж она?

– Неправильно делили. Мала была доля.

– Что ж ты тогда молчал, Степан?

– Мала доля, – упорно проговорил нежеланный визитер, глядя в пол.