Кузнец

– А я тебе скажу: пропили вы свою долю. Весело прожили, когда мы к зиме готовились. Иль скажешь, тебе не говорили, что с голодухи помрешь? Говорили?

– Говорили, – так же глядя в пол, согласился визитер.

– Так что ты от меня хочешь?

– Будь человеком, Ерофей. Люди голодают. Неужто сердца у тебя нет?

– Про сердце мое вспомнил. Так мы ж с тобой договаривались. Ты мне кричал, что за своих людей сам отвечаешь. Я тебе так скажу, Степан: хлеб я тебе и твоим людям дам только по кабальной записи. И если ты еще хоть раз мне поперек скажешь, я тебя по той записи в закупы продам. Будешь брать хлеб?

– Да ты кто такой! – вскинулся Поляков.

– Как хочешь, – спокойно ответил Хабаров. – Другого слова у меня для тебя нет. Уходи.

Поляков опустил голову. Было видно, как в нём сражаются гонор и желание как-то выжить в зиму. Наконец, голод взял верх.

– Буду, – буркнул он.

На том буча и кончилась. Запись составили. Хлеб выдали. С тех пор якутские казаки (да и охочие) упражнялись вместе со всеми. Я решил, что десятками их ставить будет неправильно. И поляковских, и прочих ставили человека по два в десяток. Потихоньку стало слаживаться.

Прав ли был Хабаров? По мне, так вполне прав. В условиях пока еще враждебной страны выжить можно только вместе, если мы будем единым кулаком. Да, я старался скреплять наши отношения дружбой, но кабальная запись – тоже инструмент вполне рабочий. Особенно для тех, кому доброе слово никак не доходит. Как это: с пистолетом и добрым словом можно добиться гораздо больше, чем просто с добрым словом.

Так у нас сложился полный полк пятисотенного состава. Поскольку Хабаров решал стратегические задачи, я взял на себя работу с войском. Итак, у нас есть артиллерия из трех пушек. Не особенно мощно, но за неимением гербовой пишем на обычной. Есть и кавалерия из полусотни всадников. Их взялся тренировать Трофим, который некогда служил в драгунах в Тобольске; я туда не лез. На них будет разведка, охранение, преследование. Поскольку передвигаются в Сибири в основном по рекам (тем более на Амуре), конница здесь не очень важная часть.

Ударный отряд составили триста стрелков: полторы сотни стреляли, столько же заряжали, а также выступали пикинерами. В принципе, можно было выставить в ряд и двести, но у меня были другие мысли. Два десятка самых ловких я под командой Макара сделал разведчиками-пластунами: не люблю я, когда противник знает, где ты находишься, а ты об этом даже ни в одном глазу. Вот оставшиеся три десятка я решил сделать новым родом войск.

Пользуясь относительным изобилием времени, соорудили мы несколько сотен маленьких ручных бомб. Конечно, до современных гранат им было далеко, но в условиях XVII столетия это было вполне эффективное подразделение. Дополнительно у них были пистоли или самострелы, ну и, конечно, топоры: куда ж без них?

При всех заморочках я находил и время на банальный сплин. Порой, глядя на всё, происходящее вокруг, задавался болезненным вопросом: что я здесь делаю? Опять вспоминались моя мастерская в Северном микрорайоне, уютная квартирка, мама и папа, даже Люда. Вот она играет на гитаре свои ирландские песенки, вот мы пьем какой-то очень вкусный коктейль в кафе «Шоколад» на площади, а вот она ночует у меня дома.

И понятно, что гнать нужно такие мысли ссаной тряпкой, а не выходило. Оставалось надеяться, что мое попаданство как возникло, так же внезапно и закончится. Хотя как там шаманка Ленка нагадала: как Приамурье освобожу от крови – так и вернусь. Ладно, время поворачивает на весну. Отдых кончается.

Глава 8. Гуйгударова крепость

Приказной даурской земли выводил буквы. Отписки, регулярные отчеты отправлялись им и в Якутск, и в столицу. Эти отписки и караваны с ясаком были тем, что от него ждали. До тех пор, пока эти ожидания оправдывались, пока сидел в Якутске его покровитель Дмитрий Андреевич, он мог чувствовать себя хозяином. Да и помощь нет-нет да и поступала по проложенной им дорожке.

От воеводы шли указы. Причем такие, что и выполнить их было трудно, если не просто невозможно. Господь с ними, с указами. На то и есть бумага, чтобы всё стерпеть. Есть указ – будет и отписка. Зато с воеводскими указами шли порох, свинец – это было очень нужное дело. От своих людей шли малые отряды вольных казаков, шли пашенные крестьяне, которых Хабаров уже сажал на землю возле городка Албазы.

Хабаров выводил: «Жил я, холоп государев, с служилыми и охочими волными людми на великой реке Амуре в Албазине-городе. И что у нас похожения нашего было, и о том обо всём государю было писано в отписках к тебе, Дмитрею Андреевичю, и Осипу Стефановичю».