Кузнец Песен

— Постойте, родичи! Ну какой он барин! Подневольный человек, вроде как я в солдатах был. Не по своей же воле. А что медовщины у Топкая налакался, не велика беда. Коли поднесут, и я не отказался бы. Вот хозяина этого дома надо потрясти, он по своей воле помогал господам.

Работники Топкая как будто только этого слова и ждали, схватили хозяина под руки и вытащили на середину двора. Праздничная одежда на Топкае порвана, под глазом — синяк. Видно, кто-то уже начал сводить с ним счеты.

Топкай встал перед народом, губами шевелит, слова выговорить не может.

Акпай подошел к нему. Ах, как он мечтал, бродя на чужбине, встретиться так вот с хозяином, как мечтал отомстить ему за все обиды и притеснения. Но теперь перед ним стоял не прежний, уверенный в себе зверь-хозяин, а перепуганный, дрожащий, жалкий и маленький человек. «Неужели я так боялся этого мозгляка? — с удивлением подумал Акпай. — Даже не верится…»

Стоит Акпай перед своим бывшим хозяином и не знает, что с ним делать, как поступить.

К Мендею протолкался сквозь толпу жрец Яныш, тронул за рукав и заговорил гладко, мягко, будто маслом каждое слово смазывал:

— Негоже, родичи, своему соседу зло делать. Все мы марийцы, и Топкай мариец. Может, когда и неправильно он делал что, все равно мы не должны желать друг другу зла. Бог не велел.

— Бога слушайся, да и о себе не забывай, — сказал Мендей. — Знаем мы, кто такой Топкай.

Яныш на его слова нисколько не обиделся, умиротворяюще продолжал:

— Худо так говорить о нашем великом белом боге, грех. Только придерживающийся русской веры позволяет себе пренебрежительно относится к нашему богу. Если бы не русские, то все марийцы жили бы припеваючи, дружно, были бы добры друг к другу. Топкай ведь тоже от русских страдал.

— Правду говоришь, истинную правду, — обрадовавшись тому, что нашелся заступник, быстро заговорил Топкай. — Ой, сколько я вытерпел от русских! Один бог знает, сколько!

— Знаем, хитрая лиса, сколько ты страдал! — послышался голос из толпы.

— Это мы от тебя страдали, — поддержал другой.

— Разве я виноват, если меня заставляли! Насильно заставляли! — поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, говорил Топкай.

Слова жреца произвели на народ впечатление, жреца люди почитали. Акпай уловил перемену в настроении и обратился к Тоймету:

— Ну, Тоймет, что будем делать с Топкаем?

Тоймет смутился:

— Родственником-то он мне стал нежданно-негаданно, но все-таки родня. А родне я зла не желаю…

Мендей сплюнул и в сердцах сказал:

— Эх, земляки! Потом жалеть будете, что оставили волка в овечьем стаде. А ты, Акпай, оказался слаб душой. Топкай замучил на тяжкой работе твоего отца, твою любимую прибрал за своего сына, а ты…

— Перестань, Мендей, — оборвал его речь Акпай. — Я не бью стариков, выбираю противника посильнее. Что же касается Актавий, это ее дело… Если не люб ей, мстить не собираюсь…

— Помяни мое слово, Акпай, — заговорил снова Мендей, — ты еще узнаешь волчьи зубы своего врага. И Топкай, и Яныш продадут тебя с потрохами при первом удобном случае. Нет, не позволю им больше творить зло народу!

Мендей поднял ружье и направил на Топкая, но тут, во двор прискакал верховой. Осадив коня, он громко закричал:

— Мендей!

Услышав свое имя, Мендей опустил ружье.

— Кто там? Чего надо?

— Это я, Юкрем.

— А, друг Юкрем! Вроде меня, лесной житель, — пояснил Мендей окружающим. — Какие вести принес, Юкрем?

— Важное дело, друг Мендей. Вольная армия царя Пугача приближается к Казани, не сегодня-завтра придет. Казанская беднота задумала побить гарнизон и хлебом-солью встретить царя. Да солдат много, казанцам одним с ними не справиться, послали меня к вам, лесным марийцам, просить подмоги. Удмурты и татары уже поднялись, на их землях пылает пожар, теперь черед за вами!

— Что ж, мы в стороне не останемся, — сказал кузнец.

— Хватит терпеть, настала пора отомстить угнетателям, — звучит над толпой уверенный голос Юкрема.

— На Казань! — подхватил Мендей.

Толпа всколыхнулась, зашумела, забурлила, как водоворот у мельничного колеса.

Акпай смотрит на соседей, и сердце его наполняется безмерной радостью и отвагой.

Только вчера эти люди жили робкой рабской жизнью, покорно склоняя головы перед угнетателями, сегодня их глаза горят, их голоса стали громкими и уверенными. Будто грянула над деревней гроза, и пробудила дремавшие в народе могучие силы.

Над толпой поднимаются копья, вилы, колья.

— На Казань! На Казань! — слышится общий клич.

Старый жрец Яныш, глядя на это, качает головой. Долго прожил он на свете, но никогда не видал такого. «Пусть марийцы идут в Казань, громят русские церкви, — думает он. — Так и надо попам, стремящимся изничтожить светлую марийскую веру».

Топкай тоже соображает, какую выгоду можно извлечь. «Кто знает, может быть, Пугач, действительно, законный царь, — размышляет он. — Если так, то оставшись верным царице, попадешь впросак. Пошлю-ка я на всякий случай с ними Ямбатыра, сам же останусь верным начальству. Кто ни победит, везде будет своя рука». Решив так, Топкай громко выкрикнул:

— Посылаю своего сына Ямбатыра в Казань!