Квадратное время

Закинул в рот пятую за перегон плитку пеммикана из НЗ и прилег чуток отдышаться да подумать…

Путь на юг, по натоптанной местными жителями стезе, очевидно, не для меня. Однако уходить на запад, прямо в лес, не хочется. Далеко не факт, что мой вояж не был замечен какой-нибудь страдающей от бессонницы дояркой, а значит, оставлять следы вблизи устья крайне нежелательно.

– Охохонюшки! – прокряхтел я в стариковском стиле, вновь принимая вертикальное положение.

С трудом преодолевая боль в натруженных мышцах, я взгромоздился на плавсредство да понемногу погнал его вперед в поисках удобного выхода: чтобы и отпечатков подошв не оставить, и заросли невдалеке – жерди схоронить.

Галечная отмель не понравилась, высадка в осоку не прельстила, а там до меня наконец-то дошло – пока нет сильного течения, можно просто плыть вперед, не оставляя шансов ищейкам. Тем более что река, фривольно вильнув изгибом, повернула мой затылок к успевшему вылезти из-за горизонта солнцу.

Идиллии хватило всего на час: обидный вираж обратно на юг и шум приближающегося переката поставили окончательную точку в моей недолгой карьере гребца. А там и неплохой приток-ручеек на запад нашелся. Не сказать, что сильно полноводный, но и не перешагнешь, разве что перепрыгнуть, и то с разбега.

Отполз вдоль него километра на три до небольшого озерка да завалился спать в шикарном ельнике…

К моменту пробуждения солнце ощутимо клонилось к горизонту. Зверски хотелось есть, поэтому, еще раз убедившись в отсутствии двуногих прямоходящих, я развел небольшой костер для углей, поставил кипятиться воду и отправился на рыбалку.

Следующие несколько дней не привнесли заметного разнообразия в распорядок дня.

В пище я особого недостатка не испытывал, усталость не убивала. После подъема – два часа рваного бега, завтрак сосновой кашей с плиткой пеммикана, горячий брусничный чай. Затем – ориентирование с высокого дерева, и снова в путь быстрым шагом, в удобных местах переходящим на бег. Привал на холодный обед с жалкими остатками вчерашней рыбалки, здоровый полуденный сон-час, и снова движение до тех пор, пока река не выведет к очередному озеру.

То есть ломишься вперед днем, ломишься вперед ночью, но всегда перед глазами практически одно и то же: комары, болото с одной стороны, тайга – с другой, а впереди – здоровенная лужа, перевернутые вверх дном лодки, развешенные для просушки сети да россыпь старых изб, и еще хорошо, если на противоположном берегу.

Окончательно втянувшись в лесную жизнь, я не сомневался – догнать меня ни местные пейзане, ни бойцы РККА не смогут. Физические кондиции у них не те, да и вообще, попробуй побегай по камням в сапогах на скользких подошвах, в долгополой, волглой от дождя и сырости шинели. Да еще с опаской: не прилетит ли из кустов пуля или хотя бы каменюка.

Собака страшнее будет, и то исключительно по свежему следу, если загонит в тупик.

Главное, чтоб еще предколлективизационных, довольных советской властью крестьянушек не подняли в массе да не собрали с ними большую облаву навстречу. Тут спасение одно – скорость, скорость и еще раз скорость.

На четвертый день однообразие загнало меня в смертельный капкан.

Я двигался в привычном ритме, когда впереди развернулось широкое и длинное болото. Покрытое высокими кочками, оно не казалось мрачнее и опаснее попадавшихся ранее, скорее наоборот – яркая зеленая трава празднично искрилась в лучах позднего закатного солнца миллионами разноцветных капель, обещая поддержку и опору.

Возвращаться не хотелось, переобувшись и вооружившись посохом подлиннее и покрепче, я нацелился на торчащий метрах в трехстах впереди форпост леса, стараясь выбрать по цвету травы более прочные места.

Не менее половины пути мне удалось одолеть без особых сложностей, и я уже задумывался, удастся ли найти ручей на другой стороне болота или он тут заканчивается, но…

Внезапно моя левая нога, прорвав верхнюю растительную пленку болота, ухнула под воду выше колена. Я пошатнулся, и – о ужас! – другая нога тоже стала уходить в глубину, не встречая никакого сопротивления.

На мгновение меня обдало смертельным холодом, я с отчаянной тоской представил, как сияющее солнце и далекие сосны будут равнодушно наблюдать за моим медленным погружением в трясину сперва по пояс, потом по грудь и наконец за последними пузырями, которые торжествующе булькнут на том месте, где только что была моя голова.

Почему-то не так страшно, как безмерно обидно стало при мысли о такой бессмысленной смерти.

Тем временем лишенные контроля мозга ноги бессильно подогнулись, и вместо тщетных попыток вызволить ноги из трясины я как стоял, так и шлепнулся навзничь.