Квадратное время

– Точно так, – протянул я, придав лицу подобающее ситуации выражение невыразимой скорби. – Мне не раз довелось приходить… к этому проклятому месту. Первое время много людей там собирались, плакали все.

Не скажешь же прямо, что в двадцать первом веке царские останки интересны разве что как выгодный экспонат, привлекающий со всего мира туристов-богомольцев? А еще – как сюжет для ходовых открыточек-иконок.

– В нелегкое время нам уготовано выживать… – неожиданно подала голос старушка. – Ну, на все воля Божья. Даст Бог, даст Бог!

– Верю, что Бог покарает подлых убийц! – с наигранным пафосом подхватил я шикарную идею отвести беседу от своего прошлого. – Имя царя и его семьи не будет потеряно в веках, народ воспрянет ото сна, и на обломках само… страны вспомнит о царственных страстотерпцах!{215} Я думаю… нет, я абсолютно уверен!.. нашего любимого царя и его семью потомки причислят к лику святых! Огромные очереди паломников из всех стран православного мира будут толпиться на ступенях огромного храма, который возведут на месте пролития крови невинных мучеников!{216}

– Недавно миновал год, как Коверда{217} свершил божий суд над одним из душегубов! – с неожиданной горячностью подхватил мой спич Виктор Александрович. – После публикации дела у Соколова{218} я сразу понял, что этот Войков – еще худший изувер, чем те, кто стрелял в государя и его детей! Так будет с каждым! И ныне, и присно, и во веки веков!

Вброшенные в разговор фамилии и обстоятельства резко охладили как мой монархический пыл, так и желание делать намеки о будущем.

Еще в первые месяцы тюремного заключения я понял, как мало фактов знаю о текущей эпохе. И вот получил в морду лица очередное подтверждение-загадку – кто все эти люди?!

Ну ладно Войков – его именем будет названа улица в Екатеринбурге и, кажется, станция метро в Москве. Но почему именно он «худший изувер»? А чем прославились остальные двое?

К счастью, помощь не заставила себя долго ждать: душа старого генерала не вынесла звуков боевой трубы, он вскочил со стула и, потрясая сухонькими кулаками в воздухе, провозгласил:

– Пусть рука Господа нашего покарает кровавых палачей! – Его голос сорвался на крик. – Поскорее подайте вина, мы обязаны сейчас же провозгласить тост!

– Будьте добры, рейнского рислинга! – продублировала пожелание куда-то в сторону кухни госпожа председатель.

Тем временем и очень кстати вынесли заметно задержавшееся второе блюдо – цельных карпов, жаренных в сухарях. У стола засуетилась бабуля-метрдотель с вышедшей на подмогу кухаркой.

Виктор Александрович, как видно презрев этикет, собственноручно разливал вино, а генерал, повернувшись к портрету последнего императора, перекрестился и громко зашептал «Боже, царя храни».

Уже с третьей строки – «Царствуй на славу» – к нему присоединились красивые, правильно поставленные голоса барышень, за ними принялись креститься и петь все, включая меня и кухарку.

И странное дело, в процессе повторения короткого и до крайности простого, запоминающегося с первого раза текста гимна на меня нахлынули воспоминания о Шпалерке, да так, что я поднимал свой бокал с настоящей слезой на глазах.

Так клубный обед стал лучшей в моей жизни верноподданнической антрепризой. Куда там Большому театру!

Есть дьявольски костлявую пресноводную рыбу я более-менее научился в пути по советской Карелии. Но то – руками! Местные же без видимых усилий разбирали массивные тушки в своих тарелках за счет виртуозного владения вилкой и специальным ножом, более похожим на узкую лопаточку. Следовать их примеру и при этом поддерживать непринужденную светскую беседу – примерно как эсэмэсить за рулем, то есть рискованно и невкусно.

Возможно, мои мучения оказались слишком очевидны для окружающих – либо же в толстом своде дворянских правил хорошего тона в явном виде прописан лимит на внимание к одной персоне, – но более меня никто всерьез не расспрашивал.

Разговор вильнул в сторону местных проблем, в частности гастрольного концерта некой Плевицкой, чаще нежно и с придыханием называемой «наш курский соловей»{219}. Обсуждение взволнованного вида господина Маннергейма во время исполнения хита всех времен и народов «Я тогда еще молодушкой была, наша армия в поход куда-то шла» изрядно меня повеселило, впрочем, как и глубокое впечатление присутствующих от рыдания в голосе певицы на строчках типа «Замело тебя снегом, Россия, запуржило седою пургой».

В процессе барышни необычайно растрогались, поэтому ее сиятельство предложила подать десерт в карточной комнате, у пианино, под которое «можно устроить обворожительное хоровое пение».

Я уж было придумал достойный повод сбежать от эдакого непотребства, но опять спас генерал, сославшись на необходимость быть на службе в банке как штык.

Так что все прошло по-простому: черный чай да бисквитные пирожные с ломтиком арбуза, которые полагалось вкушать с помощью небольшого ножа и трезубой вилочки.

А там и прощаться пришла пора, уж не чаял дожить до этого радостного момента.