– Кто это был? – спросила дочь Надежда Антоновна, продолжая игнорировать и плиту, и шумовку в руке.
– Куратор группы, – коротко ответила Маша, и похвалила себя за находчивость.
– Что случилось? – мама и не собиралась ограничиваться одним только вопросом, – Я же вижу – на тебе лица нет.
Вот незадача! А Маше казалось, что смогла она принять веселый и беззаботный вид. Плохая из нее актриса, но что поделать. Да и как тут притворяться, когда звонит самый, наверное, дорогой и долгожданный человек. Но, придумать проблему – это не проблема, пошутила Маша про себя. Мало ли какие огорчения может обрушить на голову студента собственный его куратор. Тем более, если он – она, и к тому же, препротивная баба. Читает морали о пропусках и опозданиях, а сама, как ученый, полный ноль. Оттого и поставлена возиться с первокурсниками. И имечко у нее под стать натуре: Аделаида Гавриловна Штырько.
– Случилось, – Маша вздохнула с притворной, но выразительной скорбью, – мне отказали в дополнительном компьютерном времени, хотя я так просила. Говорят, первокурсникам не положено.
– А зачем тебе это время? – Надежда Антоновна словно и сочувствовала, и не понимала сути несчастья.
– Как зачем? – совершенно искренне удивилась Маша, – мне в декабре зачет сдавать по программированию. Дома у нас компьютера ведь нет, а учебных часов не хватает.
– Детка, ты уж прости, но у нас нет возможности пока купить компьютер. Вот, разве позже, – было видно, что мама не на шутку расстроилась. Но пусть уж лучше расстраивается по этому поводу, а, не дай бог, по всамделишней причине Машиных переживаний.
– Ничего, мам, это не катастрофа. Перебьюсь, – ответила как можно непринужденней Маша.
– Может мне сходить к твоему куратору или к тому, кто решает этот вопрос? Если я объясню и попрошу..?
Только этого не хватало, и Маша почти закричала:
– Н-е-е-т! Ни за что! – и осеклась, увидев в каком изумлении смотрит на нее мама, но пришлось продолжать для правдоподобности, сочиняя на ходу, – Я большая уже, а ты за меня…, как в детском саду… Стыдно ведь.
– Доченька, вовсе это не стыдно. Вот если бы мы украли компьютер… – но Надежда Антоновна, видя перед собой не на шутку расстроенное лицо Маши отказалась от мысли читать проповедь, – а, впрочем, как скажешь. Я только хотела помочь.
– Спасибо, мам. Но просить никого не надо. Проживем и без компьютера, – тихо, но твердо ответила Маша, – ерунда это все.
– Ну, ерунда, так ерунда, – и Надежда Антоновна отвернулась к плите за котлетой.
Напрасно, однако, Маша думала, что ей удалось заговорить в матери змею сомнений. Неудача постигла ее впервые в жизни, но и влюбляться в кого-то всерьез Маше еще не доводилось. А, быть может, Маша, привыкшая с детских лет кормить мать враками, утратила бдительность и добросовестность в этом нелегком искусстве, позволила себе расслабиться. Но и Надежда Антоновна в свою очередь прожила жизнь долгую и богатую разочарованиями. Оттого в серьезном деле и не купилась до конца на придуманную Машенькой легенду.
Надежда Антоновна слишком хорошо знала свою дочь. Не все поступки Маши и их последствия, конечно, становились ей известными, но то были несущественные знания. И Машина скрытность и обман затевались лишь с самыми благими намерениями и имели целью оберечь Надежду Антоновну, любимую маму, от нервных расстройств по пустякам. Если мать о чем-то и догадывалась, сердцем чуя недоговоренность или ложь, то виду не подавала, отчасти даже довольная заботой со стороны Машеньки. К тому же сама понимала, что страхи и боязни за дорогую свою девочку чрезмерны и болезнены, потому и получалось, что Машино предусмотрительное вранье компенсировало собой издержки характера матери. Подобное равновесие, пусть и шаткое, позволяло обоим женщинам, пожилой и юной, мирно сосуществовать под одной крышей. Но до поры до времени.