Квантор существования

Из доисторической серии раздолбанного "БМВ" вышел нагловатый, с щетинистым черепом, отморозок, как на вскидку определил его статус Ян, и ухмыляясь в превосходной степени, занял своим раскачанным корпусом остатнее свободное место между припаркованной колымагой и стеной дома. Из мутных, затемненных окошек "БМВ" на Балашинского пялились по крайней мере еще две широченные рожи, сладко предвкушающие свой скорый выход на сцену. "Скорее уж на арену!" – позабавился про себя Ян, – "как первые христиане, не подозревающие за ее железной решеткой голодного льва". Парень, шагнувший навстречу приближающемуся Яну, несмотря на наличие увесистого креста поверх черной с алой надписью футболки, менее всего походил на мученика-христианина, но и Балашинский, чтобы продлить остроту удовольствия, продолжал валять дурака.

До быкообразного качка оставалась пара-тройка шагов, и Ян остановился, скалясь пьяненькой, приветливой улыбкой. Отморозок, довольный легкой добычей, доверчиво идущей на заклание, пружинисто выпрыгнул вперед и со словами: "Здорово, братан! Закурить не найдется?", плюхой опустил тяжелую руку Яну на плечо.

Ян сильно качнулся под напором мощной длани, и помахав в воздухе уже на треть пустой бутылкой, дружелюбно ответил:

– Извини, командир, сигареты все вышли, – и с напускной щедростью предложил, – но есть отличный коньяк. Выпей, не пожалеешь.

– Ну, давай, – громила развязано взял из рук Яна бутылку и, не отпуская, однако, его плеча, перелил в горло изрядную часть жидкости, – смачная халява!

Отморозок отхлебнул еще, посмотрел на Яна внимательнее, и, видимо, решил не тянуть резину и потрошить клиента немедленно. Рука, лежащая на плече Балашинского, тут же свирепо сжалась, впиваясь железными пальцами в кожаный отворот, и благоухающий поднесенным коньяком голос мерзко фыркнул слюнями Яну в лицо:

– Но с куревом ты, братан, не прав! Не могешь огоньку поднести, так отстегни шуршиками.

– У меня, командир, и мелочи нет. Только крупные купюры. Такие в ларьке не разменяют, – доверчиво, но и чуть-чуть глумливо, словно бахвалясь превосходством над безденежной шпаной, развел руками Ян.

Лицо бугая просветлело довольством от ответа добровольно нарывающейся жертвы.

– Ничего, братан, нам и крупные сгодятся. Разменяем! – и лиходей коротко и зло ткнул Балашинского каменным кулаком в подвздошину.

Но плотно сжатые, набитые до мозолей костяшки пальцев, вместо того, чтобы пропороть мягкую, пьяно расслабленную плоть, врезались будто в бетонную стену. Громила грязно выругался сиплым голосом и занес кулак во второй раз. Но и вновь его постигла неудача. Непонятная сила развернула его за корпус, и вместо челюсти доверчивого пьянчужки кулак рассек пустоту. Не удержавшись на ногах, в чем ему и помогли, отморозок бухнулся на асфальт, пребольно ударился мясистым затылком и на время затих. Однако, виновник его падения не стал добивать лежачего и, что еще более странно, убегать тоже не стал. Просто стоял рядом памятником в долгополом плаще, хотя не мог не понимать, что секунда-другая, и из видавшей виды иномарки гоблинами полезут обозленные подельники.

Что, разумеется, немедленно и произошло. Захлопали скрипучие задние дверцы, и вот уже двое из ларца, одинаковы с лица, предстали в лихой злобе перед Яном. С боевым кличем: "Ты, че, козел!", ребятки бросились вперед на амбразуру. В одной из ладоней щелкнул, взрезав отблеском лезвия негустую фонарную темноту, изрядный нож. Отморозки, дюжие и по-звериному бесшабашные, с двух сторон налетели на несговорчивую жертву. Надо ли говорить, что и их через мгновение приняла в дружеские объятия тротуарная панель. Ян же остался стоять как стоял, дожидаясь, когда быки придут в себя. Для верности, чтобы скоротать ожидание, спрыснул их сверху из мерзавчика остатками коньяка.

Громилы потихоньку очухались и сели на асфальт, глядя на невозмутимо стоящего над ними обидчика снизу-вверх. Волки как-то незаметно преобразились в шакалов, засветив в мутных глазах по трусливому огонечку. И совсем не оттого, что так непредвиденно и обидно получили по роже. Нет, ребята и сами были не дураки подраться и по мордасам получали не раз и не два, да и другим частям их сбитых накрепко тел доставалось изрядно. Пара ударов и позорное падение не могли сломить их хищнический, бойцовый дух. Но вот выражение лица их недавнего клиента, начисто утратившее вдруг былое пьяное радушие, заставило дрогнуть и пустить мурашками по коже их уличную бандитскую лихость.

Так безголовые пацаны взирают на откопанную ими в овраге фашистскую, чудом уцелевшую с войны мину, только что представлявшую мертвый и ржавый кусок металла. И вот ребячьи пальцы, курочившие ее смертоносную плоть отдергиваются в испуге, и она оживает и неотвратимо тикает чем-то внутри. И детвора понимает, что надо бежать, очень быстро и далеко, но нет на это сил, и сковывает страх и щемящее любопытство смертника, стоящего у последнего порога. И предвзрывная тишина оглушающа и сковывает уста, и невозможно отвести взгляд от предмета, соединившего в себе твою жизнь и смерть.