Квантовая теория недопоцелуев

Если бы было возможно учиться с помощью осмоса, у меня не было бы никаких проблем с физикой после этой поездки на автобусе. Эви не убирает головы с моего плеча, пока читает, и в какой-то момент закидывает свою ногу на мою. У меня ощущение, будто я приручаю дикое животное, и боюсь, что любое мое движение заставит ее в панике отпрянуть.

Я не могу удержаться, расслабляю объятия и провожу пальцами вверх и вниз по ее руке. Она не только не отодвигается, но прижимается ближе. Немного позже я позволяю своим пальцам скользнуть вверх по ее шее и зарыться в волосы. Она улыбается моему прикосновению, и мне приходится посмотреть в окно, чтобы скрыть самодовольную мину.

Меня немного беспокоит то, как она периодически улыбается, читая «Призрачную будку», а еще ее невольные движения в сторону телефона. Но что странно, я все понимаю. Когда я открыл шикарный подарок Эви, то почти сразу подумал, что хочу рассказать об этом Тесс.

И мое замешательство не предвещает ничего хорошего: что почувствует Эви, когда узнает настоящую личность Мило? Мне нужна стратегия отхода.

Когда автобус подъезжает к остановке в Чикаго, мы складываем наши вещи. Иногда мы садимся здесь на другой автобус или на поезд, но сегодня папа, у которого выдалось свободное время, планирует забрать нас отсюда. В обычное время это было бы хорошо. Это значит, что нас ждет пицца в городе и поездка пройдет куда проще и быстрее. Но сегодня я просто хочу побыть вдвоем с Эви.

Мне становится еще досаднее, когда мы сходим с автобуса и видим мать Эви, которая ждет нас с моим папой. Такого почти никогда не случается, обычно они забирают нас по очереди. В любом случае это значит, что по домам мы поедем в разных машинах. Меня утешает только выражение лица Эви, на котором читается такое же разочарование.

Она обнимает мать и говорит:

– Что ты здесь делаешь?

– Мне надо закончить поход по магазинам. Я думала, мы сможем заняться этим вдвоем и поужинать перед отъездом домой.

Эви поворачивается ко мне.

– Когда ты уезжаешь? – спрашивает она.

– Утром. – Обычно мы проводим неделю перед Рождеством в Миннесоте, у родственников. – Спишемся вечером?

Я хочу обнять ее, или поцеловать в щеку, или прижать к автобусу и заставить забыть, как ее зовут, но на нас смотрят наши родители, и даже пожать ей руку кажется перебором, так что я говорю:

– Удачно вам пройтись по магазинам.

Она корчит рожицу, по которой я понимаю: «Это не ради покупок». Я чувствую необоснованную вину за то, что еду домой, к своей семье.

Чуть позже мы с Джоэлом и Ноланом играем в видеоигры, а потом в пинг-понг. Мама готовит мой любимый ужин – тако и пирог с арахисовой пастой, – а затем мы смотрим «Рождественскую историю». Только папа считает этот фильм смешным, но он так хохочет, что нам тоже весело. Когда идут титры, Эви еще нет дома.

Я пишу ей: «Когда приедешь»?

Она отвечает: «Через час. Попьем кофе утром?»

Но у меня есть другая идея.

Эви пишет мне, когда приезжает, и говорит, что готовится ко сну. Я даю ей час, чтобы уснуть, ведь если я ее не разбужу, это будет не в счет. Потом я натягиваю бейсболку, накидываю куртку поверх своей термомайки и фланелевых штанов и тайком выхожу через черный ход. Я иду к ней во двор, леплю снежок и кидаю ровно в центр ее окна. Комната ее родителей на другой стороне дома, так что они не услышат.

Я пишу ей: «Блинотрясение! Блинотрясение! Блинотрясение!»

Эви знает: у нее пять минут, или я полезу внутрь. Через две минуты она открывает окно.

– Серьезно? Сегодня? Мы только приехали домой.

Я пожимаю плечами с видом «а что ты сделаешь?» и стучу пальцами по запястью, давая понять, что часики тикают. Она закрывает окно.

Блинотрясение – это традиция Ньютона, придуманная специально для умеренных проблем – разрывов, ссор с родителями или провалов в учебе. Правила (в дополнение к пятиминутному сроку) таковы: блинотрясение может начаться только с пробуждения; можно накинуть сверху одежду, чтобы не замерзнуть и не сгореть со стыда, но нельзя снимать то, в чем ты спал; и необходимо потихоньку ото всех выбраться из общаги (или дома). Если тебе дают разрешение, это не блинотрясение.

Эви выходит через три минуты в легинсах, ботинках и куртке. Хотя она легла всего час назад, ее волосы в два раза объемнее.

Мы живем в районе с большими старыми домами. Это значит, что в основном здесь отдельные гаражи, и мы можем взять машину, не разбудив родителей. И это хорошо, потому что ближайшая круглосуточная закусочная – в трех километрах. Когда я беру Эви за руку, чтобы провести через боковую дверь нашего гаража, по ее лицу пробегает тень. Я так понимаю, она чувствует вину перед Лео. Но она не отнимает руку.

В машине я спрашиваю:

– Как все прошло?

– Мы съездили в Уолтер Тауэр Плейс и немного поглазели на витрины. Она купила чемодан папе. По пути домой мы заехали поужинать и за салатом громко поспорили о том, стоит ли мне принимать таблетки на «Фронтире». Она почувствовала себя виноватой, что начала ссору еще до того, как я доехала до дома, так что потом мы пошли на маникюр, чтобы притвориться, будто все в порядке. У меня теперь снежинки на ногтях.