Квантовый возраст

Рассказывает Юрий Александрович Старикин:

«С Юрием Борисовичем я работал в Енисейске с 1948 г. по 50-й. Меня вызвал ректор института и сказал, что к нам направлен на работу профессор Румер, знаю ли я его? Мне не приходилось встречаться раньше с его трудами, и я знал его только как соавтора физического словаря. Я работал тогда заведующим кафедрой физики и математики Учительского института и был секретарем бюро партийной организации. Наша встреча состоялась в кабинете ректора — пришел человек в ватных брюках, в ватной тужурке, очень усталый после долгой дороги. Он думал, что попал к нам случайно, но, конечно, он был к нам направлен. Дело в том, что руководство нашего государства, направляя в ссылку таких ученых, „заботилось“ относительно их работы. Так что еще до прибытия Румера начальник КГБ, а у нас был такой Гринь, человек очень образованный и понимающий, сообщил нашему ректору, что к нам направляется на работу в качестве преподавателя физики профессор Румер.

В то время нельзя было так просто принять на работу. Когда Юрий Борисович приехал в Новосибирск, он пришел в пединститут к директору Синицыну. Директор, когда узнал, что к нему пришел профессор Московского университета, очень вежливо с ним разговаривал и с радостью предложил ему кафедру. Они договорились, и директор попросил документы, и когда вместо паспорта появилась бумажка с правом проживания в такой-то местности, он встал, рукой указал на дверь и сказал: „Освободите помещение“. Удивительное дело, у Юрия Борисовича не было никакой злобы ни к чему, ни к кому. Когда в 1954 г. он уже работал завотделом теоретической физики в Сибирском филиале и я приехал к нему на работу, у меня было очень трудное материальное положение и надо было еще где-нибудь найти дополнительную работу. Юрий Борисович пришел к тому самому Синицыну, говорил с ним как ни в чем не бывало, и Синицын взял меня на работу.

Из ссыльных в Учительском институте работали только Юрий Борисович и еще один преподаватель иностранного языка, из немцев Поволжья. Всю войну он был военным переводчиком на фронте, причем на очень высоком уровне. Когда он демобилизовался, ему сказали, что он может поселиться, как человек с заслугами, где хочет. И он сказал, что хочет поехать к жене. А жена как немка была сослана в Енисейск. Он приехал в Енисейск, и его тут же поставили на учет и тут же вместо паспорта выдали аусвайс. Вообще, основной состав ссыльных в Енисейске был из немцев Поволжья, и нашими студентами были в основном их дети. Когда они заканчивали институт, их направляли на работу этапом. Было, конечно, и основное население, которое старалось не поддерживать никаких контактов со ссыльными. Да и ссыльные не очень стремились к этим контактам, тем более что властями это не поощрялось. И хотя Гринь за этим не очень следил, они сами этого избегали, старались не усугублять. Ведь каждый был уверен, что произошла ошибка, что все скоро выяснится и они вернутся к прежней жизни.

Но однажды ссыльные нарушили этот неписаный закон. Когда в 1953 г. Берию развенчали, его дочь сослали в Енисейск. Ее муж был путейцем, начальником Закавказской железной дороги. Из-за нее он лишился своей должности и подал на развод, и начался бракоразводный процесс, шумный. Она была слепая. Этот процесс вызвал страшное возмущение среди ссыльной енисейской публики. Все жалели дочку Берии и старались ей чем-то помочь.

И еще немножко о енисейской публике. Один раз к нам приехал заместитель министра просвещения и первым делом он вывесил объявление: „Прием по поводу любых заявлений проводится ежедневно с 7 до 9 часов“. Он пробыл в Енисейске недели полторы. За все это время не было ни одной жалобы. Ни один не пошел жаловаться. Когда он уезжал, сказал, что в министерстве стоял вопрос о закрытии института, но теперь он понял, что ни о каком закрытии речи быть не может, а, наоборот, надо поднять вопрос о преобразовании его в пединститут: „Вы готовите нужные кадры. Кадры для Сибири, для глубинок, и они настоящие, никуда не сбегут“.

Преподаватели были все приезжие. Я вот приехал из Ленинграда. По молодости решил посмотреть мир. Я тогда только-только женился, и мы с женой вместе решили посмотреть мир. И мы приехали в Енисейск. Одноэтажные деревянные дома, были и кирпичные, земляной стадион. Воды в Енисейске не было, ее привозили в больших бочках, и хозяйки наливали в свои бочки. Весна в Енисейске начиналась перед Первым мая. Река течет на север, и, когда начинался ледоход, на каждом повороте реки возникали нагромождения льда. Совсем недалеко Енисей делает огромную петлю, и там всегда скапливалась чудовищная ледовая плотина. Вода перед ней настолько быстро поднималась, что затопляла окрестности, затопляла в Енисейске дома, подходила прямо к институту. Институт был двухэтажным каменным зданием, но занятия все равно отменялись, пока кончался потоп. Зимы нельзя сказать, что были суровые, но были морозы и за 50. Я прожил там девять лет, и это были очень хорошие годы моей жизни. Был хороший коллектив, ко мне очень хорошо относились, и там я познакомился с Юрием Борисовичем и работал потом с ним в Новосибирске.

Юрий Борисович очень серьезно относился к своей работе в Учительском институте. Он все время искал среди молодежи талантливых. И были хорошие ребята. Был такой Миша Кириллов. С ним Юрий Борисович занимался отдельно и мечтал о том, что из него получится большой физик. К сожалению, Миша заболел и умер. Юрий Борисович никогда не вызывал меня на личные контакты, чтобы не ставить под удар, а что касается работы, то тут я ему многим обязан. Потом, в Новосибирске, он уже мог не удерживать себя от дружбы, и мы были очень дружны».