Квартира 302

Посреди развалин, в сердцевине того, что раньше было детским приютом, стояла инвалидная коляска. Тоже обугленная и почерневшая, как всё, что находилось в доме и не рассыпалось в пыль. На коляске восседал человек, уронивший голову на грудь; сгоревший и недвижный.

Этот человек не мог дышать. Не мог смеяться или расплакаться, или встать с чёрного остова коляски. Не потому, что был мёртв или ранен огнём; не потому, что не желал этого. Человек был вырезан из дерева. Издалека могло показаться, что в центре гиблого величия сидит владелец дома, ушедший в смертную горесть: Всё кончено. Огонь сожрал всё. Но стоило подойти ближе, и наблюдатель не смог бы не обратить внимания на древесную копоть, покрывающую куклу.

Тишина наслаждалась собственной властью, пока могла, но ей скоро должен был прийти конец. Надвигались перемены, и собачий вой, пронёсшийся эхом над пустым лесом, стал знамением начала. Лес коротко охнул в мощном порыве, вторя кличу твари, и всё изменилось за мгновение: по листьям с шелестом прошёлся молодой ветер, во дворе заскрипели петли детских качелей, не тронутых огнём. Лес ожил. Наконец, из-за туч выглянул красный глаз луны, добавив в пейзаж смутно-кровавое сияние.

Кукла продолжала сидеть на коляске на развалинах «Дома Желаний». По-прежнему – не смещаясь ни на дюйм. Но всё-таки… возможно, острый глаз что-то и заметил бы в её чёрном облике, какое-то неуловимое изменение. А может, и нет. Коляска с седоком торчала из горстки праха, став этой ночью средоточием мёрзлого леса – местом, куда стекались все ветра и даже случайные дуновения воздуха.

2

Пробуждение было жутким. Первое, что Генри понял, открыв глаза: у него нет тела. Он попробовал шевельнуть пальцем, но не обнаружил руки; словно её и не бывало. Та же история приключилось с другой рукой и обеими ногами. Тогда он не выдержал и подтянулся вверх, с хрустом выворачивая шею, чтобы посмотреть, что же такое с ним стряслось.

К счастью, всё оказалось проще. Генри опять лежал на замёрзшей площадке под небом цвета недоваренной ухи. Лежал, наверное, долго, раз конечности успели окончательно потерять чувствительность. Холод почти выиграл войну: ещё полчаса-час забытья, и Генри мог бы не проснуться. Да и сейчас он не был уверен, что жив. А как быть по-другому, если члены отказываются подчиняться, тебя всего знобит, как проклятого, и в довершение всего в глаза забивается лёд, примёрзший на ресницах?

Первым делом Таунсенд возвратил к жизни руки – старательно сжимал и разжимал пальцы, расшевеливая их. Жизнь возвращалась вместе со сводящим с ума покалыванием, будто кисть сжимали в ежовых рукавицах. Приток крови восстановился, и бумажный цвет начал сходить на нет. Теперь следовало активно разминать ноги и протирать щёки, но Генри мигом забыл о сем великом плане, как только вспомнил, что произошло перед тем, как он отключился.

– Айлин?

Голос вырвался на середину спирали, унёсся далеко вниз. Эха не было; пучина жадно поглощала все звуки.

Генри развернулся на другой угол площадки и увидел её. Айлин сидела, прислонившись к стене, вытянув ноги. Видимых ранений, кроме прежних, не было. Она тоже была без сознания. А может…

Он подполз к ней, приложил палец к губам. Тёплая. Дыхание сочится слабой струёй. Слава Богу…

Нужно было разбудить её. Генри не имел понятия, давно ли Айлин без сознания, но чем скорее она придёт в себя, тем лучше. Он осторожно похлопал её по щекам:

– Айлин? Айлин, очнись.

Она не отреагировала. На правой щеке льдинкой повисла замёрзшая слезинка. Генри вспомнил, как ноги отрывались от пола, и как всё чернело перед глазами. Что произошло потом? Как она справилась с… той тварью?

– Очнись, – он усилил шлепки, – ну же, вставай…

Она дёрнулась, надсадно закашлялась. Генри тут же отполз назад на ватных ногах, чтобы не напугать её. Через секунду Айлин открыла глаза.

– Где… – снова кашель, сухой и ломящий. – Что случилось?

– Не знаю, – Генри принялся разминать суставы ног. – Кажется, мы в очередной раз едва не умерли.

Он не желал сострить; горькая шутка вырвалась сама собой. Айлин приподнялась на локте. Рука в гипсе соскользнула с колен.

– Генри, рука не слушается, – она испуганно смотрела на него.

– Это от холода, – сказал он. – Главное, немного подвигать. Пройдёт…

Пока Айлин занималась оживлением руки, Генри с кряхтением поднялся на ноги. Странное ощущение: будто заново учишься ходить и вот-вот можешь свалиться бревном на пол. Он постоял секунду, потом всё же решился сделать первый шаг. Взмахнул руками, схватился за балюстраду площадки. Дальше дело шло веселее. Убедившись, что способность использовать ноги по назначению вернулась, Генри подошёл к более-менее оклемавшейся спутнице и помог ей встать. Поддерживал её за руку, пока она предпринимала первые робкие попытки пройтись по площадке. Времени для Айлин потребовалось больше: лишь минут через пять он решился её выпустить.