Квартира в Париже

– Петр, – прошептала она, и от облегчения по всему телу словно разошлась теплая волна. Теперь она не одна. На этот раз он явился не в форме, а в толстом свитере, как тем последним утром, что они провели вместе. На ясно различимом лице лишь тень беспокойства, совсем как в тот день, когда она врезалась в него на велосипеде, а он помог ей подняться.

– Ну как ты, даром времени не теряла? – спросил Петр.

– Нет, – шепнула Софи.

– Что она сказала? – рявкнул кто-то по-немецки.

Она не обратила на это внимания.

– Я так и знал, – улыбнулся муж. – Не бойся. Недолго осталось.

Софи попыталась кивнуть, но шум в голове превратился в журчание ручья на перекате, словно уносящего прочь всю переполняющую тело боль.

– В наручники ее, – скомандовал грубый чужой голос.

Софи не отрывала глаз от Петра. Он с улыбкой оглянулся, и тут Софи разглядела у него под боком медно-рыжего жеребенка. Малыш тряхнул головой и отпрянул, вставая на дыбы, но вскоре вернулся обратно к Петру.

Смотреть на них было одно удовольствие. Петр потрепал жеребенка по холке и снова взглянул на супругу, подавая ей руку:

– Софи, идем домой.

Она потянулась к нему и крепко ее сжала.

Глава 23

Эстель

НОРФОЛК, АНГЛИЯ, 14 сентября 1946 года

«Англичане, как и французы, часто придумывают деревенькам ужасно буквальные названия», – размышляла Эстель, глядя на север.

Уэлс-некст-си[12], как и говорилось, упрямо примостился на самом краю отмели, которую Северное море неуклонно, мало-помалу захватывало прямо на глазах. Утреннее солнце начинало припекать, легкий ветерок почти затих. Влажный воздух отдавал солью и прелой травой. Над головой в сторону моря с криком пролетела какая-то птица.

Наверное, только теперь, при виде этого бескрайнего горизонта, где ярко-синие воды моря сходятся с голубым небом, она поняла, зачем сюда приехала. Как было на протяжении тысяч поколений до нее, так и после люди будут приходить на это место и вглядываться в тот же самый горизонт. Граница воды и воздуха окажется на прежнем месте, никуда не денется и не пропадет, в отличие от тех, кто был дорог Софи в этой жизни. Все они исчезли без следа, словно дым, подхваченный порывом ветра.

И среди них Софи Бофор.

Зато ее любимый уголок остался, пережив суровые времена и жестоких людей, и до сих пор Эстель не понимала, почему ее так тянет сюда. Теперь же, при виде слияния неба с морем, она решила отыскать Милбрук, побывать среди холмов, которые Софи вместе с братом исходила вдоль и поперек, развлекаясь стрельбой по консервным банкам. Пусть та уже никогда не вернется, ее любимый дом стоит на прежнем месте.

Эстель подхватила саквояж и направилась на запад, прочь от моря. На вокзале один любезный джентльмен подсказал, что от города до Милбрука примерно пара миль, и если никуда не сворачивать со старого тракта, то попадешь прямиком в поместье. «Идите за людьми, – посоветовал он, сдвигая шляпу на затылок. – Сегодня в Милбруке базарный день».

Эстель последовала совету доброго незнакомца и присоединилась к потоку людей, бредущих по разбитой дороге с корзинами в руках или на багажниках велосипедов, и шныряющих под ногами детей, неизменно исчезающих в высокой траве по обочинам. На полпути до поместья какой-то бойкий юнец поставил у дороги столик и торговал элем на розлив.

Если не обращать внимания на нехватку бензина для автомобилей или на число женщин и стариков среди идущих на рынок, можно даже поверить, что войны не было и в помине. Здесь прорехи в материи повседневности не так бросались в глаза, как в изрытых воронками полуразрушенных городах вроде Лондона. И все-таки везде, несмотря ни на что, время шло своим чередом.

Дом она увидела раньше, чем рынок. Милбрук стоял на пологом холме, словно обозревая свысока свои владения, и Эстель тотчас его узнала по фотографии, которую однажды увидела на полированной палисандровой столешнице. Высокие кусты, окружавшие дом, ничуть не изменились, а вот просторные лужайки разбили на делянки и превратили в огороды. На месте идеально подстриженных газонов теперь торчали столбы и редкие пугала.

Черно-белый снимок не сумел передать великолепия самого дома: блеска солнца в окнах, роскошного ярко-коричневого фасада. Величественный замок впечатлял своей архитектурой, словно гордый посланник давно ушедших времен. Однако попроси Эстель его описать, ничего такого она бы и не сказала. Зато отметила бы, что он очень уютный.

Может, так казалось из-за толпы, бурлившей в начале длинной аллеи, где под сенью вековых деревьев вопреки невзгодам кипела оживленная ярмарочная суета. Вдоль аллеи в два ряда выстроились прилавки и киоски. Откуда-то доносились звуки скрипки. Над каждым киоском, создавая праздничное настроение, развевались яркие цветные ленты.