Квартира в Париже

– Но вы знали его Софи. Может, расскажете что о ней? Вспомните что-нибудь хорошее?

– Боюсь его расстроить.

– Думаю, хуже не будет, просто некуда.

Эстель до крови закусила губу. Имоджен ошибалась. У нее было что рассказать несчастному в инвалидной коляске. Только от этого ему стало бы гораздо хуже. Поделиться, что не сумела спасти его Софи, что любимую сестру и лучшую подругу, скорее всего, замучили до смерти те самые чудовища, у которых Уильям Сеймур годами томился в плену. Что Софи довелось повидать больше мерзости и зла, чем британскому летчику, сбитому в самом начале войны.

– Пожалуйста, – попросила Имоджен. – Поговорите с ним. Врач выписал лекарство, но от него, похоже, никакого проку, одна тошнота и туман в голове. От прежнего Уильяма почти ничего не осталось, а я и поделать ничего не могу, только вижу, как он с каждым днем угасает. Вы даже не представляете, как это тяжко.

– Как раз представляю, – прошептала Эстель.

Ей не понаслышке знаком был и этот страх, и приходящее с ним чувство собственной беспомощности.

– Так вы с ним поговорите? – В голосе экономки звучала такая надежда, что чуть ли не пронизывала насквозь.

– Конечно.

Отказать было невозможно.

– Дай вам бог здоровья, – снова шмыгнула носом Имоджен.

Эстель медленно отошла от киоска и направилась к мужчине в коляске.

Земля под ногами здесь была пестрой: солнечные лучи пробивались сквозь полог деревьев, разбрызгивая то там, то сям золотистые и серовато-голубые пятна на разросшуюся траву. Здесь никто, кроме цветущих примул да воробьев на ветках, не услышит разговор.

Она остановилась перед Уильямом, но он не заметил ее присутствия.

– Мистер Сеймур? – окликнула его Эстель.

Ответа не последовало.

Эстель поставила сумку на траву, склонилась над братом Софи и, взглянув на него, тяжело вздохнула. Уильям истощал, осунулся, под глазами пролегли тени, что тем не менее не скрыло знакомой великолепной осанки, как у героев скандинавских саг, превращавшей его сестру в снежную королеву.

У него были такие же поразительные светлые глаза, как и у Софи, только пустые, безразличные, с узкими зрачками.

Морфий, без сомнения. Эстель миллион раз видела такое на поле боя, и как следствие, помутнение сознания и потерю ориентации. На самом деле сейчас было неважно, что она скажет Уильяму Сеймуру, потому что он вряд ли что-то из этого вспомнит.

Его руки безвольно лежали на одеяле, покрывавшем колени. Костлявые коленки выдавались под одеялом, справа виднелась нога в ботинке, слева было пусто.

– Здравствуйте, Уильям, – тихо поздоровалась Эстель и взяла его за руки. Кожа была холодной и влажной на ощупь, и если ему ее жест не понравился, он этого не показал. Сама она была почти уверена, что он даже не ощущает ее присутствия.

– Я дружила с вашей сестрой, – начала она. – Она столько о вас рассказывала, что было понятно, как сильно она вас любит.

Она сжала его руки, словно хотела, чтобы он ее заметил.

– Мы недолго были знакомы, но мне хотелось рассказать вам о ее смелости, находчивости, самоотверженности и уме. Я так ею восхищалась, Уильям. Но у меня не было возможности признаться ей, поэтому я говорю это вам.

Эстель замолчала, у нее снова перехватило горло. Уильям не шелохнулся.

– Она спасла мне жизнь, – прошептала Эстель. – И много других жизней.

Почти никто никогда не узнает о подвиге, который она совершила.

Это Эстель увидела, как на залитое лунным светом поле спикировал обещанный самолет «Лиззи». Борцы Сопротивления из группы Вивьен обозначили место посадки, и когда самолет коснулся земли, пилот не выключал мотора. Эстель поднялась на борт вместе с мужчиной, отрекомендовавшимся просто «Анри».

Не прошло и двух минут после посадки, как «Лиззи» поднялась в небо и заложила крутой вираж в сторону побережья Англии. Эстель съежилась в ожидании грохота орудий, которого не последовало.

Когда за бортом блеснула серебристая гладь Ла-Манша, она беззвучно расплакалась. Второй раз она дала волю слезам, когда вручила маленькую коробочку с пленкой женщине по имени мисс Аткинс в прокуренной квартире на Бейкер-стрит и объяснила, почему разведчица Селин не доставила ее лично. Какую жертву она принесла.

Уильям Сеймур так и сидел, уставясь в пустоту, дыша неглубоко, но ровно, не отдергивая влажных рук из ее ладоней.

– И не вздумайте сдаваться, – заявила Эстель. – Потому что Софи ни на секунду не сомневалась, что вы все преодолеете. Слышите? – Она наклонилась ближе к Уильяму. – Ей твердили, что, даже если вы выжили после падения самолета, летчиков живыми в плен не берут. А взяли бы в плен, то вы не перенесли бы тех бесконечных дней, недель и месяцев ада, в который попали. Твердили, что вы погибли, а она не верила. Понимаете?

Уильям все так же сидел с застывшим лицом, но его пальцы дрогнули у нее в руках.

– Не сдавайтесь! – повторила Эстель. Она выпустила его руки, выпрямилась, отряхнула кремовый подол от приставших травинок и комочков земли и вдруг с какой-то неожиданной злостью подхватила сумочку. Впрочем, все лучше беспросветной скорби.