Квартира в Париже

В день открытия выставки в парижском квартале Маре галерея была обустроена в точности по указаниям Габриэля Сеймура. Светлые стены, до блеска натертый паркет и яркая подсветка шедевров при мягком общем освещении подчеркивали строгую, деловую атмосферу. У каждой картины имелась табличка с подробной информацией об авторе и самой работе, собранной группой экспертов во главе с Габриэлем. И все это под присмотром внушительного отряда служащих, готовых проконсультировать или обеспечивающих безопасность, а то и все вместе.

Ученые и художники, коллекционеры и журналисты прохаживались по залу, порой сбиваясь группами возле некоторых картин, словно дрейфующие обломки затонувшего корабля, и наполняя пространство шумом восторженных голосов. В галерее была выставлена вся коллекция из квартиры Эстель Алар. Самые почетные места достались Мунку и трем танцовщицам Дега. Остальные картины, включая те, что украшали гостиную и столовую парижской квартиры, разместили в залах в гармоничных сочетаниях.

Только Габриэль посетил эту выставку не ради искусства, а чтобы повидаться с Лией.

Он углубился в зал, не глядя на великолепные произведения искусства, и замер, лишь заметив ее фигуру в платье цвета малиновой розы в лучах заходящего солнца, увенчанную густой копной каштановых с золотом волос, напротив изображения бурного моря работы Тернера. Мягкий свет подчеркивал тронутую легким загаром кожу, а глаза сияли изумрудным блеском.

С расшитой бисером сумочкой под мышкой и бокалом шампанского в руке она будто в глубокой задумчивости машинально теребила неизменный кулон на шее.

Во рту вдруг пересохло, и, с трудом сглотнув, он приблизился к ней и с ходу выпалил:

– Прошу прощения.

Лия медленно обернулась и окинула его невозмутимым взглядом.

– Добрый вечер. Я тоже рада встрече, Габриэль. Вы знаете, выставка получилась потрясающая. Такой замечательный любезный персонал.

– Вы, кажется, не расслышали…

– Я все прекрасно слышала. Просто не пойму, за что вы извиняетесь, потому что все это, – она помахала вокруг рукой, – превзошло мои самые смелые ожидания. А если вы решили, что я в претензии за нераскрытую тайну происхождения этой коллекции или ее связи с моей бабушкой, пожалуйста, не беспокойтесь. Результаты вашей работы определенно стоят потраченных денег…

– Я хочу извиниться за ложь.

Она отпустила кулон.

– Ложь? Какую?

– О поцелуе. Я совершил в жизни немало ошибок, но тот поцелуй к ним не относится. Ошибка как раз в том, что я не хотел это признать.

Получив в ответ лишь неопределенное хмыканье, он так и не понял, о чем она думает.

– В тот день вы верно подметили: я всю жизнь прячусь. Боюсь потерпеть неудачу.

Он достал из кармана потрепанный листок.

– Хочу вам кое-что прочитать.

– Что это?

– Письмо Софи моему дедушке. Нашлось в том конверте, что вы обнаружили в Милбруке на чердаке.

Она тихонько ахнула:

– Ну что вы, не сто́ит, это же ваше семейное дело…

– Нет. Вы должны его услышать.

Он набрал в грудь побольше воздуха и начал читать. Закончив, снова сложил письмо.

– Дедушка будто повидался с сестрой, хоть и мельком.

Габриэль протянул листок Лии.

– Он оказался прав. Она ни на секунду не прекращала борьбу.

Не в силах вымолвить ни слова, Лия взяла письмо.

– Софи писала письмо Уильяму, но ее слова запали мне в душу. Я тоже сторонился людей, ведь так было легче. У меня не хватало смелости жить как она. Много времени потратил впустую.

– Габриэль…

– Погодите, дайте сказать. Я попробую себя перебороть. Выбраться из своего кокона и рискнуть. Может, кроме тех картин, что вы приобрели, больше никто ничего не купит, но попытка не пытка, так ведь? Откуда мне знать…

Не дослушав, Лия приподнялась на цыпочки и едва коснулась его губ, оставив на них вкус шампанского.

– Между прочим, об этом тоже жалеть не собираюсь.

– И я, – выдохнул он.

– Вы мне доверяете?

– Прошу прощения?

– Вы мне верите?

– Да.

– Хорошо. Тогда пойдемте.

Оставив пустой бокал на подносе проходящего мимо официанта, она схватила Габриэля за руку, переплетаясь с ним пальцами, как будто для них это совершенно привычное дело, и повела мимо пейзажей и картин импрессионистов в небольшой уголок, отгороженный матовым стеклом.

Там тоже прохаживались зрители, поодиночке и небольшими группами, переговариваясь вполголоса или молча любуясь картинами. На ровной белой поверхности противоположной стены переливались красками несколько ярко подсвеченных полотен.

Тут Габриэля охватило какое-то неизведанное до сих пор чувство, от которого бросило сразу в жар и холод, перехватило дыхание, по коже побежали мурашки, и, отпрянув от Лии, он прохрипел:

– Что же вы натворили!

Она замерла на месте, не отрываясь от полотна, на котором кружилась в танго пара, выхваченная из мрака ночи светом уличного фонаря. А с соседнего холста на зрителя смотрела балерина, пылая страстью к своему творчеству.

– Эти… – Габриэль запнулся и начал снова. – Эти картины…

– Тоже относятся к выставке, не меньше всех остальных. Им здесь самое место.

– Нет. Они же не из коллекции.