Квартира за выездом

– Правильно тебе сказали. Официально пересдача через два месяца. Это будет июль, все в отпусках, кто аттестацию проводить будет? Никто. В конце сентября соберутся, тогда и пригласят на пересдачу. Мы тебе всё покажем, и как аппарат снимать, и фонды, и кредиты. Второй раз не завалят, сдашь, не бойся.

Услышав, что жить на стажёрскую зарплату ей придётся ещё четыре месяца, Нина с трудом удержалась от слёз. И в подсобке удержалась, когда заведующая вошла туда вслед за ней и сказала с упрёком: «Да, девочка… Подвела ты меня. Посадила в лужу. Не думала, что ты не сдашь. Могла бы подготовиться, два месяца у тебя было».

Нина уставилась на неё, от удивления распахнув глаза – на всё лицо, два чёрных омута. Это её, Нину, посадили сегодня в лужу. Невозможно знать о том, чего ты никогда не видела. А в инструкции о приёме коммунальных платежей не сказано ни слова: операции по вкладам, операции с ценными бумагами, обналичивание дорожных чеков, операции с валютой. Ей специально не объяснили, и с улыбкой отправили на аттестацию.

– Что смотришь? Я что ли виновата, что тебе про коммуналку не рассказали? Подошла бы к девочкам-коммунальницам, сама бы спросила.

«Девочки-коммунальницы» – угрюмые пожилые тётки, работа у них своя, отдельная. Утром здоровались, вечером говорили «до свидания». А после того как поймали за руку Зину Сорокину, которая под шумок открыла кассовый ящик коммунальницы (та вышла в туалет, оставив в ящике торчащий ключ) и вытащила несколько купюр – после этого случая коммунальницы вообще перестали разговаривать с девушками из Нининой смены. Не отмечали дни рождения и не оставались после смены посидеть за накрытым вскладчину столом, когда случались праздники.

* * *

После смены, которая для посетителей заканчивалась в семь вечера, а для сотрудников банка в половине девятого (если касса «не шла», сидели до девяти вечера, а когда и до десяти) – можно было расслабиться. Рабочий день в сбербанке не зря назывался операционным днём: здесь, как в больнице на операции, каждую минуту происходит что-то важное, и расслабляться нельзя, а отдохнуть получается только в обед. Нина уставала так, что радовалась длинной дороге домой, когда можно сидеть, смотреть в окно и ничего не делать. Приготовив на скорую руку ужин, забиралась с ногами в кресло, включала телевизор… и через десять минут выключала: не могла смотреть. Сидела в темноте и наслаждалась тишиной, сонно уставясь в зеркало, в котором плавал полупрозрачный туман, словно там, с той стороны, кто-то выкурил сигарету и распахнул форточку в зеркальной раме. Лезет же в голову всякая чушь. Нина подходила к зеркалу вплотную, и туман исчезал, а в зеркале появлялось её отражение. Странное такое отражение, словно смотришься в воду. Вода колыхалась, шла мелкими волнами… Как же она устала! Нина закрывала глаза и наощупь плелась в ванную…

А утром принималась за работу: скребла и мыла затёртый паркет, вытирала насухо, натирала мастикой; подшивала новые оконные шторы, купленные под цвет диванной обивки; расставляла на широких подоконниках мамины любимые герани в нарядных горшках; раскладывала вещи, которые после переезда так и лежали в коробках. Ещё она начистила до блеска зубным порошком бабушкино столовое серебро и составила список вещей, которые надо купить: тарелки и чашки, разбитые при переезде, постельное бельё, коврик под дверь, коврик для ванной комнаты… Ванна была большая, старинная, на львиных чугунных лапах, с фигурными кранами. Повезло.

Когда всё было вычищено, вымыто, расставлено и разложено, на смену эйфории пришло одиночество – каменно-тяжёлое, безысходное. С ней никогда такого не случалось, она не оставалась одна – за стенкой соседи, и всегда можно выйти в кухню, или заглянуть к тёте Рае, которая любила вспоминать, как маленькие Нина с Витькой таскали с противня приготовленные для сушки ломти круто посоленного хлеба. А взрослые смеялись: сухари пропали, вот только что был полный противень, а сейчас двух кусочков не хватает. Воры в квартире побывали, а мы и не заметили!

Вечером Нина засыпала под привычные, милые сердцу (это сейчас она понимала, что милые, а тогда возмущалась) шаркающие шаги в коридоре – панна Крися совершала вечерний променад, задерживаясь возле каждой двери и настороженно приникая к ней ухом. Услышав, как за дверью остановились шаги, Нина громким шёпотом принималась говорить абракадабру, размеренно и чётко повторяя не связанные между собой слова, мешая русский с грузинским, а грузинский с немецким, который она учила в школе. Шёпот сменялся бормотанием вполголоса, чтобы Кристиане было слышнее.