Квартира за выездом

– Откуда узнал?

– Он в деканат звонил каждый год, проверял, хорошо ли учусь. Контролировал. Знаешь, как на меня давил? Я ему – в медицинском хочу учиться. А он мне – бросишь университет, на меня не рассчитывай, живи как знаешь. Ну я и жила… На каникулы домой не ездила, работала. После училища в институт решила поступать. А тут телеграмма… Мамы больше нет. Я у них три недели прожила, больше не смогла.

– У кого это – у них?

– Ну… дома. Это теперь не мой дом, там хозяйка Натэла. Извини.

– А почему ты в голубом? Траур почему не носишь?

– Ты как Тамаз… А назло! Чтобы он взбесился.

– А он взбесился?

– А то! Обычай нарушила, хожу вся такая, в голубом и золотом. Мама бы меня поняла. Она и заболела из-за меня, не могла себе простить, не могла смотреть, как меня корёжило, когда… Давидик… умер. Простудился сильно и умер. Это муж коляску на балконе забыл, спать улёгся и забыл. Ночью холодно, ему было так холодно… Он плакал, наверное, а Джано не слышал, спал. Работа у него тяжёлая, сильно уставал. Он мне сказал, что не специально… Что он просто забыл. Забыл, что у него есть сын.

Софико замолчала, стиснула пальцы, отвернулась к окну. На шторах висела «полная луна». Софико погладила раскрашенный картон.

– Это что?

– Луна.

– Ааа… зачем?

– Я потом тебе расскажу.

Подавив судорожный вздох, Софико продолжила:

– Я в ту ночь у мамы ночевала. Она плохо себя чувствовала, попросила приехать, я не посмела отказать. Домой вечером позвонила, Джано сказал: «Всё хорошо, Давидик спит». А потом сказал, что это моя вина. Что я не должна была уезжать. А мама звонила и просила… Как я могла не приехать?! Я у тебя поживу, можно?

– Можно. Что собираешься делать?

– Ты прямо как Тамаз. Учиться собираюсь, в институте.

– В медицинском шесть лет учиться и два года интернатуры. Добавь к этому свой возраст.

– С этим проблем не будет. – Софико улыбнулась. – Я в паспорте год рождения исправила, пятёрку на шестёрку, был пятьдесят восьмой год, а стал шестьдесят восьмой. Парня попросила одного, он умеет. Сделал – словно так и было. И потом, у меня незаконченное высшее по психологии. Может, сразу на второй курс возьмут? Или на третий.

– Может быть. А может, тебе есть смысл твоё «незаконченное» в Москве закончить? Три курса есть, зачётку покажешь, возьмут сразу на четвёртый, – улыбнулась Нина. – Психолог это ведь тоже врач. А работа в Москве найдётся, медсёстры везде нужны.

– Надо подумать. А ведь действительно…

– А в Марнеули?..

– Я там одна. Совсем. Мамы больше нет, а Натэла мне чужая. Не любит меня сильно, дармоедкой считает.

– А Тамаз?

– А Тамаз опять воспитывать взялся. То есть, диктовать, что я должна делать и как должна жить. Мужа мне найти хотел, чтобы я была счастлива. Уже была, больше не хочу. А Натэла… —Софико замолчала, не договорив.

Нина кивнула:

– Ничего. Говори. Я пойму.

– Натэла ему в уши гудела, что я типа на иждивении у них, тридцать лет, а всё на шее сижу. Она не знала, что я работаю, уже три года, и что квартира в Тбилиси… что Тамаз за неё не платит.

– Она не знала, а ты не сказала?

– А зачем говорить? Это ничего не изменит. Тем более, что она права: Я действительно три недели сидела на шее. Плохо мне было, болела. Мне сильно нервничать нельзя, а из-за мамы я… Я не бездельничала, не думай так! Жильцы ещё до похорон съехали, и денег оставили, у нас уважают чужое горe. Я в комнатах полы отмывала, Тамаз обои новые купил, я поклеила. Ещё в доме прибирала. Он большой, дом-то, пока везде уберёшь, цветы польёшь, дорожки вытряхнешь – плетёные, напольные, настольные… Сдохнешь. Ещё готовила на всех. Я не бездельничала. Тамази мне накупил всего, плащ от Армани, сапожки от Чезаре Казадеи. Я думала, Натэлу удар хватит, а она ничего, держится. Я её понимаю и не обижаюсь. Им хорошо вдвоём, пусть живут. Тамаз как с цепи сорвался, меня отпускать не хотел, а я сказала, всё равно уеду. Сказала, если денег не даст на самолёт, пешком уйду.

Они, кстати, тебя благодарят: если бы не твои деньги, не хватило бы на операцию. Они сами в пристройке жили, вдвоём на шести метрах, а комнаты сдавали. Операция дорогая, и реабилитация после неё длительная… и тоже дорогая. Мама… через две недели умерла. Так что реабилитация не понадобилась. Врач на похоронах плакал. За операцию деньги вернул, а Тамаз не взял, обратно отдал. Я бы тоже не взяла. Ох, забыла совсем! – Софико метнулась в прихожую, раздёрнула молнию на сумке. – Вот, держи. Натэла прислала.

Нина развернула бумагу. В свёртке оказалась пачка денег. А больше ничего – ни письма, ни даже записки нет.

– Не бойся, я к тебе ненадолго. Работу найду, комнату сниму.

– Зачем снимать? Я одна живу, не помешаешь.

Последних слов Эби не стерпела, возмущённо фыркнула и прыгнула откуда-то сверху Нине на плечо.

Софико удивлённо на неё уставилась:

– Ой. Ты откуда взялась? Сулугуни будешь? Дамбалхачо будешь? – выметнулась в прихожую и полезла в свою сумку…