Квартира за выездом

Деньги на первое время у неё есть, Натэла дала. Расцеловала её на прощание и просила обязательно позвонить, когда доедет «до места». На эти деньги ей придётся жить, неизвестно сколько, пока не найдёт работу. Если найдёт. Если вообще выживет. Двенадцать лет назад ей хотелось умереть, а сейчас хотелось жить, несмотря ни на что. Без любви, без семьи, без дома, в котором её не хотят, – было невыносимо. И так же невыносимо хотелось жить. Вчера она промокла и сильно замёрзла, в метро немного согрелась, села на поезд кольцевой линии и проехала кольцо два раза, пока не сообразила, что едет по кругу.

Москвичи оказались доброжелательны, помогли ей с пересадкой, подсказали номер троллейбуса до Нининого дома и даже объяснили, где выходить: «Он потом повернёт, вам надо выйти до поворота, а то увезёт вас в другую сторону». Софико поблагодарила и пошла пешком. Вдруг троллейбус свернёт куда-нибудь не туда? Или поедет по кругу, как в метро. Идти пришлось долго: остановки оказались невероятно длинными. Она долго плутала во дворах между домами, потом долго поднималась на пятый этаж, волоча тяжёлую сумку, которая с каждым шагом становилась тяжелее. И всё время думала: впустят её или закроют перед носом дверь? Или вообще не откроют?

Звонить в Марнеули она не стала. Потом позвонит, а сейчас ей лучше лечь.

Натэла прождала звонка весь день и всё утро, потом поняла: Софико не хочет звонить, ни ей, ни Тамазу. И Нина не хочет. И письма пишет редко, телеграфным стилем: «Живу, работаю, здорова. У меня всё в порядке. Целую, Нина». Ну как ей объяснить, что Натэла не может пригласить её в шестиметровую комнатку с низким дощатым потолком, где они с мужем ютились вдвоём. А комнаты занимали жильцы. Учёба Софико, дорогая квартира в Тбилиси, дорогая сиделка для Мананы Малхазовны, дорогие лекарства. И как гром с ясного неба – вторая операция.

Объяснить не получится, да и поздно уже объяснять, дочке двадцать восемь лет, девять из которых она прожила одна. Дочь Натэла потеряла, потому что выбрала любовь. Всё это Натэла вывалила оторопевшей Софико и всунула в руки конверт с московским адресом:

– Поезжай. Я же вижу, несладко тебе здесь. Успокоиться не можешь, Тамазу перечишь, вчера опять орал, довела до белого каления. Не надо так стараться, дорогая. Ему и так плохо. На вот, Нине моей передашь, – Натэла протянула ей свёрток.

Софико машинально взяла. Натэла дала ещё один:

– А это тебе, на первое время. Бери. Не я даю, мама твоя. Ей теперь не надо…– И добавила со вздохом: – Тебе тридцать один год, пора жить самостоятельно, а ты всё на брате едешь.

– Это ты на нём едешь! – закричала Софико ей в лицо, впервые называя на «ты» и не сдерживаясь. – Живёшь в нашем доме, мамину комнату сдаёшь! Я тебя ненавижу! Я вас обоих ненавижу!

Софико взбежала по лестнице, наверху хлопнула дверь. Натэла поднялась за ней на второй этаж, вошла в её комнату, бесцеремонно открыла шкаф. Ответила спокойно:

– Ненавидь.

Натэла складывала в сумку её вещи. Софико молча стояла и смотрела.

– Дом твой, никто тебя не гонит. Вы с Тамазом как кошка с собакой, вот-вот подерётесь. Тебе же самой уехать хочется. Вот и поезжай. Вещи возьми на первое время, остальное там купишь. Сыр возьми, вина возьми. Отпразднуешь своё освобождение. Твой рейс через четыре часа, Тамаз билет купил. Добила ты его.

В конверт она заглянула уже в самолёте. Денег, отложенных на мамину реабилитацию, оказалось много. Маме они уже не понадобятся. Свёрток, предназначенный для Нины, Софико разворачивать не стала.

* * *

Нина приехала нагруженная покупками, которые с трудом втащила на пятый этаж. Эби встретила её у двери, мурлыкнула приветственно. Из комнаты никто не вышел: Софико металась по постели и что-то невнятно бормотала. Нина сунула ей под мышку градусник. Температура оказалась высокой. Высоченной. Врача вызывать бесполезно: в их поликлинике не станут лечить гражданку другой республики, да к тому же без медицинского полиса. Нина поискала полис и не нашла. Наспех оделась и побежала в аптеку.

Вниз она съехала по перилам, до аптеки и обратно бежала бегом, наверх поднялась задыхаясь. В квартире требовательно звонил телефон. Забыв, что собиралась к нему не подходить, Нина схватила трубку. Звонил Данила. Боже, она совсем забыла, что обещала поехать с ним в Заветы Ильича!

– Извини, я сегодня не могу. И завтра не могу. И послезавтра!

– Ну, хорошо, хорошо… Что ты так волнуешься?

– Я не волнуюсь, я просто… бежала.

– Оздоровительным бегом занимаешься?

– Нет, я по лестнице… Я не смогу с тобой поехать.

– Не сможешь, значит, поедем в следующую субботу

– В следующую субботу я работаю.

– Значит, поедем в воскресенье, в девять выходи, я подъеду. В девять тебе не рано? Не забудешь?

– Не забуду. У тебя всё? А то мне некогда.

– Чем ты там занимаешься? Ты так дышишь… как загнанная лошадь, – брякнул Данила, который любил лошадей.

– Обыкновенно я дышу. Или ты хочешь, чтобы я вообще не дышала? Извини, нет времени разговаривать.