Квазимодо на шпильках

– Знаете, милочка, деньги, конечно, хорошо, но я рассказала вам эту историю не из-за них. Напишите статью об Ирине, о том, как она уморила мужа. Пусть другие почитают и поостерегутся. Кабы Семен послушался Розалию и женился на мне, был бы жив и здоров.

Внезапно мне стало душно. Многие гости курили, вентиляция зала не помогала, и в воздухе висел плотный дым. От Светланы пахло потом, и я кожей чувствовала исходящую от нее ненависть. Она сама очень хотела занять место покойной Розалии Львовны, в мечтах видела себя женой профессора, безраздельно правящей на кафедре, – и тут такой облом!

Домой я притащилась, чувствуя себя совершенно больной, ныла спина, и слегка кружилась голова. Кое-как помывшись, я легла на диван и попыталась подвести итоги. И что я узнала? Интересно, рассказ Рины про коллекцию Гольдвайзеров правда? Знал ли Семен Кузьмич о том, чем занималась в далекой юности его любимая женщина? Ладно, ответы на эти вопросы я получу завтра, когда побеседую с Ириной, уж, наверное, Семен Кузьмич все рассказал ей. Действительно ли она вышла замуж из корысти? Может, в злобных словах Светланы есть доля истины?

Ладно, это я тоже попробую выяснить завтра. Дальше мысль заработала в другом направлении. Бедная Розалия! Конечно, она вела себя в блокаду подло, скупая за бесценок раритеты, но господь наказал ее по полной программе, отняв сына. Что может быть страшней, чем потеря любимого ребенка?

– Лампа, – заглянул в комнату Сережка, – надо накормить Асю с Васей.

– Чем? – спросила я. – Они не хотят жрать испорченное мясо.

– С чего ты вообще решила потчевать их тухлятиной? – удивился Сережа.

– В «Марквете» сказали.

– Дураки, – отрезал он, – я узнал в зоопарке, что аллигаторы обожают крыс, причем живых.

– Предлагаешь мне пойти в подвал и начать там отлов грызунов? – испугалась я.

– Я купил крысу, – сообщил Сережка, – одну, на пробу, в банке сидит.

– Живая? – еще больше испугалась я.

– Нет, дохлая!

– И что теперь делать?

– Иди в ванную, – велел Сережка.

Я влезла в тапки и отправилась к крокодилам. Сережа втиснулся в пространство между раковиной и стиральной машиной. На «Канди» стояла стеклянная емкость, в которой мирно сидела белая, абсолютно живая крыса. Ее длинные усы подрагивали, а черные бусинки глаз задорно сверкали.

– Вот, – заявил Сергей, – ужин для аллигаторов, начинай, Лампа. Крысу следует бросить в воду.

– Погоди, – попятилась я, – она же живая!

– Естественно!

– Но ты только что сказал: крыса дохлая!

– Лампа, заканчивай базар, – обозлился он. – В нашей стране дохлыми грызунами не торгуют, не додумались еще! Открывай банку, и вперед!

– Но они ее съедят.

– И правильно сделают!

– Ей же будет больно!

– С ума сойти, – заорал Сережка, – она же крыса, совершенно безмозглое существо! Хватай ее за хвост и бросай к аллигаторам!

– Не могу!

– Глупости.

– Может, ей предварительно укол сделать, – пробормотала я.

– Какой?

– Ну… наркоз… очень жалко зверька!

– Лампа, ты дура!

– От дурака слышу! – рассердилась я. – Кстати, почему бы тебе самому не запихнуть ее к аллигаторам? Отчего ты мне это поручаешь?

Сережка на минуту замялся:

– Ну… мне как-то не слишком комфортно, и потом… кто сюда притащил крокодилов, а? Начинай!

– Не хочу! Давай дадим им «Вискас».

– Совсем с ума сошла, – покачал головой Серега, – еще предложи им блинчики со сметаной! Ладно, я сам.

С этими словами он схватил банку и вытряхнул белый комочек в воду. Крыса судорожно заработала лапками. Аллигаторы забеспокоились и стали подгребать к ней. На морде у несчастного грызуна появилось совершенно человеческое выражение ужаса, отчаяния и безнадежности одновременно. Ася разинула клыкастую пасть, через секунду снаружи остался только дергающийся хвостик, по ванной понесся отчаянный писк.

Я зарыдала и накинулась на Сережку:

– Немедленно вытащи крысу!

– Откуда?

– Из пасти, пока бедняга жива!

– Офигела, да? – Он вытаращил глаза, но я уже опустила руки в воду и попыталась разжать челюсти крокодила.

Куда там! Они были словно из железа.

– А ну помоги! – заорала я.

Сережка тоже схватил Асю. Пару секунд мы боролись с ней молча, но ничего не получалось. Вдруг меня осенило. Я схватила эмалированный ковшик и изо всех сил шандарахнула Асю по башке.

– А-а-а! – взвыл Сережка, выдергивая руки. – Ты мне пальцы сломала! Ой-ой-ой!

Но я, не обратив внимания на его стоны, вновь заехала черпаком по черепушке Аси. Она странно икнула, разинула пасть, белый комочек выпал в воду. Я схватила мокрую, колотящуюся крупной дрожью крысу и сунула себе под кофту. Сережка продолжал причитать:

– У-у, мои пальцы! Лампа, ты совсем сдурела.

Я схватила банку, опустила туда несчастную, еле живую от пережитого крысу и сказала ей:

– Не волнуйся, я не дам тебя в обиду!

– Что случилось? – спросила Катя, заглядывая к нам.

– Вот, – застонал Сережка, тряся перед матерью рукой, – она меня ковшом! Все, кирдык пальчикам, посмотри!

Наверное, ему на самом деле было здорово больно, обычно Сережа никогда не жалуется. Он вообще-то очень уравновешенный и спокойный, причем с самого детства.