Как уж на сковородке, Тарчинини снова и снова переворачивался на своей больничной койке. В больнице царило полное безмолвие. Где-то вдали старинные часы пробили первый час нового дня. Счастливые... те, кто может заснуть, с горькой завистью подумал Ромео. Споря с самим собой, он все пытался обнаружить мотивы, по которым Гольфолина заставили тогда Софью принять участие в репетиции, даже рискуя, что постоялец мог заметить, сколь дилетантски беспомощно ее исполнение. Если хорошенько поразмыслить, то это не только странно, но и довольно небезопасно. Какое, в конце концов, дело веронцу, играет Софья вместе с семейством или нет? Чтобы оправдать ее отъезд из Бергамо на гастроли? Но с какой стати это должно интересовать приезжего профессора археологии? И тут вдруг ему стало совершенно очевидно, что если Гольфолина и играли перед ним эту комедию, то единственно потому, что с самого начала знали, кто он есть на самом деле. И этот наспех поставленный спектакль разыгрывали они вовсе не перед самозваным неаполитанцем, а перед комиссаром полиции Тарчинини, чье присутствие в доме не на шутку их встревожило. Пусть так, но почему же, в таком случае, они согласились сдать ему комнату? Ведь проще простого было взять и отказать с самого начала... И тут опять же напрашивался один-единственный ответ: когда Тарчинини пришел туда впервые, Гольфолина еще не подозревали, что он мог представлять для них хоть какую-нибудь опасность. Когда же они все это обнаружили и каким образом? И с горечью, все возраставшей по мере того, как он продвигался вперед в своих логических построениях, Ромео вынужден был признать: все просто-напросто смеялись за его спиной — и Гольфолина, и Кантоньера, и Тереза. Подумав об унизительной роли, которую отводили ему в этом спектакле, он затрясся от ярости. Уязвленное самолюбие до предела напрягло умственные способности комиссара, заставило собрать в кулак всю волю и энергию, бросить все силы на скорейшее разоблачение этих негодяев, виновных не только в преступлениях перед обществом, но и позволивших себе сделать мартышку из самого проницательного полицейского во всей Вероне. Такого оскорбления Тарчинини снести не мог и, будто на втором дыхании, с остервенением снова начал ломать голову над загадкой.
Выходит, уже зная истинное лицо приезжего, Гольфолина пожелали убедить его, будто Софья тоже выступает в концертах... Ромео попытался восстановить в памяти все, что было связано с отъездом ансамбля. Донна Клаудия, наблюдающая за сборами путешественников, упаковкой инструментов... Интересно, а донна Софья тоже брала с собой свой бесполезный альт? Если да, то, на первый взгляд, это, казалось бы, лишено всякого смысла… Но Ромео достаточно хорошо знал свое дело, чтобы не сомневаться в одном: преступники никогда не совершают бессмысленных поступков... Значит, если молодая женщина повсюду сопровождала музыкальное семейство, то, скорее всего, с ней вместе разъезжал и ее альт? Но с какой целью?
И тут на веронца вдруг словно снизошло какое-то откровение. С бешено колотящимся сердцем он вскочил с подушки, присел в кровати. Кажется, теперь он наконец-то все понял! Кто мог заподозрить, что вместо музыкального инструмента донна Софья перевозила в своем футляре совсем другое?.. Тарчинини нажал на звонок для вызова медсестры. Появившаяся женщина неопределенного возраста — где-то между первой и второй молодостью, но, пожалуй, гораздо ближе к последней — обеспокоенно поинтересовалась:
— Что-нибудь не так, синьор? Может, вызвать дежурного врача?
— Нет. Попрошу вас от моего имени позвонить в одно место.
— В такой час? Ma che! Вы что, хотите, чтобы я всех перебудила?
— Вы угадали, милочка! Я именно хочу, чтобы вы разбудили комиссара Манфредо Сабацию.
— Но ведь он, наверное, спит?
— Конечно. Иначе как бы вам удалось его разбудить?
— И что я должна ему сказать?
— Чтобы он немедленно явился сюда.
— И вы... что же... думаете, что он послушается?
— Даже не сомневаюсь.
Менее чем через двадцать минут, наскоро натянув поверх пижамы халат, комиссар Сабация уже входил в палату к Ромео.
— Что случилось, Тарчинини? — вид у него был явно це слишком довольный.
— Похоже, я разгадал загадку, во всяком случае, в главном.
— Не может быть! — с Сабации сразу как рукой сняло все раздражение, и он напрочь забыл, что, едва заснув, был среди ночи поднят с постели.
— Может...
— И что дальше?
— А дальше, мой дорогой комиссар, я хотел бы, чтобы завтра утром, как можно пораньше, вы прислали бы мне полицейские рапорты с перечнем городов, где за последние полгода были обнаружены наркотики, а вместе с ними подробные сведения о последних концертных гастролях семейства Гольфолина.
— Вы что, думаете?..
— Позволю себе утверждать, комиссар, что я уже не думаю, а совершенно уверен, и жду от вас доказательств, которые дадут мне возможность подтвердить это документально.
***